Если бы судьба не вмешалась в нужный момент, не знаю, что было бы в Перипери в начале зимы 1929 года. Все население предместья, взволнованное историей Шико Пашеко, разделилось на два лагеря. Сторонники капитана потрясали дипломом и орденом Христа, противники поносили Васко и повторяли повсюду рассказ бывшего инспектора. Образовались две группы, две партии, две секты, полные ненависти одна к другой. Между ними то и дело возникали перебранки, немногие, сохранившие ясную голову (например, старый Проныра), каждую минуту опасались драки. Отставные чиновники и торговцы, старики, больные ревматизмом, еле живые, осыпали друг друга угрозами и оскорблениями, а в один прекрасный день Зекинья Курвело бросился на Шико Пашеко, крича во весь голос о своем намерении вырвать его поганый язык. Как сказал начальник станции, «в старикашек вселился бес».

За расколом последовал раздел территории — на станции сторонники капитана занимали скамейки, обращенные к морю, сторонники Шико Пашеко те, что обращены к улице, первые собирались теперь на набережной, вторые на площади. Узнав обо всем этом, отец Жусто схватился за голову: как он будет избирать в будущем году старейшину праздника святого Жоана?

Среди общего смятения только один человек оставался спокойным и безмятежным и по-прежнему добродушно улыбался; он все так же лазил на скалы и наблюдал в подзорную трубу за прибытием кораблей, готовил по вечерам горячий грог, выигрывал в покер и рассказывал чудесные истории. Этот человек был капитан Васко Москозо де Араган.

Когда до него дошли первые слухи о суматохе, поднятой в Перипери Шико Пашеко, он снисходительно сказал друзьям:

— Это он просто со зла…

Пожал плечами и решил не обращать внимания.

Однако это оказалось невозможно — некоторые из прежних слушателей поворачивались теперь к нему спиной, а многие смеялись над его рассказами. Даже сторонники капитана требовали от него каких-то действий, которые решительно доказали бы, что в рассказе бывшего инспектора все ложь — от начала до конца.

Зекинья Курвело, после того как он чуть не подрался с Шико Пашеко, открыл капитану свое сердце:

— Простите меня, капитан, но надо что-то делать, надо заставить клеветников умолкнуть.

— Вы правы. Я хотел было не обращать внимания на все эти мерзости. Но раз нашлись люди, которые им верят, мне остается лишь один выход…

Как он был хорош в эту минуту! Рука опирается на подоконник, взгляд устремлен на море, волосы развевает легкий бриз.

— Дорогой друг, вас и Руя Пессоа я прошу быть моими секундантами и сообщить клеветнику о моем вызове. Как оскорбленный, я имею право на выбор оружия. Я требую, чтоб это был шестизарядный револьвер, с правом использовать всю обойму. Дистанция — двадцать шагов, место дуэли — обрыв. Убитый упадет в море.

Зекинья Курвело, охваченный воодушевлением, поспешно отправился выполнять свою миссию. Однако его постигла неудача. Шико Пашеко не захотел даже назначить секундантов. Он не создан для дуэлей, это была бы недопустимая глупость, в наше время дуэли вышли из моды, просто смешно. Он, Шико Пашеко, питает отвращение к огнестрельному оружию, ему неприятно даже смотреть на него. А этот шарлатан состоял в свое время в дружбе с офицерами и моряками, наверно, он умеет хорошо стрелять. В подобные истории он, Шико, впутываться не намерен. Если шарлатану угодно, пусть прибегнет к правосудию, подаст на него в суд за клевету, а он, Шико Пашеко, докажет все, что рассказывал. У Васко, как видно, не хватает мужества обратиться к правосудию. Дуэль ничего не доказывает, она дает преимущество тому, кто лучше стреляет. Нет, он и знать ничего не хочет ни о каких дуэлях.

Зекинья Курвело произнес всего лишь одно слово:

— Трус!

Вызов был сделан на площади, где собрались противники капитана. После этого Шико Пашеко несколько потерял в глазах своих поклонников. Идея дуэли пришлась по вкусу обеим партиям, и те и другие были взволнованы. Однако победа капитана оказалась недолговечной. Сомнение проникло в души, и рассказы Васко уже не находили в них отзвука, не вызывали былого восторга.

Даже Зекинья Курвело заметил однажды:

— Но ведь выдумки этой жалкой козявки в сущности не опровергнуты.

Капитан взглянул на него своими чистыми глазами:

— Если я еще должен искать доказательства, чтобы защитить себя от клеветы труса, бежавшего с поля чести, если находятся люди, которые колеблются и не знают, кому верить, ему или мне, то я предпочитаю уехать. Я видел в газете объявление о продаже дома на острове Итапарика. Там, среди моря, вдали от клеветы и злобы, я буду чувствовать себя, как на судне.

Капитан поднял голову, он больше не вешал носа:

— Настанет день, когда почувствуют мое отсутствие и воздадут мне должное. Но я не унижусь до того, чтобы опровергать труса и клеветника.

Вот в каком положении были дела, и мы никогда не выбрались бы из тупика, если бы не произошло новое событие, в результате которого правда вышла наружу.

Ни капитан, ни Шико Пашеко, ни Зекинья Курвело, ни Адриано Мейра или старый Жозе Пауло Проныра, единственный, кто был спокоен и сохранял благоразумие в разгар бури, тут ни при чем. Все решил слепой случай, судьба, рок — назовите, как хотите.

Вот и я тоже хотел бы, чтобы судьба вмешалась и развеяла все растущую подозрительность достопочтенного судьи Алберто Сикейры, доказала бы ему чистоту моего отношения к Дондоке, в котором отражаются лишь мои дружеские чувства к великому, гонимому светилу юриспруденции. Вы скажете, что это невозможно, потому что я на самом деле помогаю Дондоке украшать лоб достопочтенного судьи и поедаю его шоколад?

И только-то! Вы не знаете, как капризна судьба! Когда она вмешивается в нашу жизнь и обнажает правду, то руководствуется только своими симпатиями и антипатиями и совершенно равнодушна к доказательствам и документам. Почему бы и мне не доказать судье свою полную невиновность, принимая во внимание, в частности, и услуги, которые я ему оказывал, заменяя его на ложе Дондоки? Ведь благодаря мне она весела и довольна и добродушно терпит бесконечные нудные рассуждения знаменитого юриста.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Повествующая о том, как капитан уезжает на поиски неведомой судьбы или, вернее, по ее велению, потому что никому в мире от судьбы не уйти

В этот день лил непрерывный дождь, резкий холодный ветер с моря продувал предместье насквозь, небо заволокли свинцовые тучи, не оставив ни единого просвета, улицы тонули в грязи. Капитан в этот день был в трауре. Черная ленточка на фуражке, черная повязка на рукаве куртки. Он растроганно объяснил близким друзьям, что сегодня — день смерти дона Карлоса I, короля Португалии и Алгарви, умерщвленного мятежниками-республиканцами в 1908 году, вскоре после того, как король признал заслуги капитана и наградил его орденом Христа. Каждый год в этот день капитан надевал траур в память благородного монарха, который с высоты своего трона сумел увидеть и оценить подвиг человека, открывшего новые пути для морской торговли.

На станции было мало народа. На скамейке, обращенной к заливу, ораторствовал Зекинья Курвело. Он бросил в лицо Шико Пашеко, сидевшему на другой стороне платформы на скамейке, обращенной в сторону улицы, неоспоримый аргумент — королевскую награду, орден Христа, медаль с цепью. Только человек, не отвечающий за свои слова, способен на такие необоснованные, смешные утверждения, будто король Португалии станет торговать, словно какой-нибудь лавочник, и чем? Высочайшей наградой! Получается, что орден, существующий со времен крестовых походов и тамплиеров, орден Христа, которого домогались правители, дипломаты, ученые и генералы и который сохранился даже при республике, можно продавать как сушеную треску или зубочистки! Подобные нелепости стыдно не только говорить, но даже и слушать! В сущности Перипери, это жалкое предместье, не заслуживает чести покоить славную старость человека столь знаменитого, пользующегося таким почетом, награжденного орденом, который во всей Баие есть только у Ж. Ж. Сеабры. Зависть и неблагодарность жителей Перипери довели капитана до того, что он решил уехать и оказать другому, более цивилизованному городу честь включить его в число своих граждан.