Я прицелился. Свинка перетекла с одного плеча Семафорова на другое.

– Ну что, Куропятка, – усмехнулся Семафоров. – Будешь стрелять? Это больно, но не смертельно. Я потерплю. А если ты...

– Короче, Семафор. – Я осторожно нащупывал в кармане кинжал.

– Короче, дело к ночи, – у Семафорова выскочили клыки. – Вернее, к утру. А значит, надо искать, куда спрятаться.

– Мне кажется, что лучше всего тебе спрятаться в гроб, – сказал я. – Гроб тебе будет к лицу. Правда, в акваланге в нем лежать неудобно...

– Это тебе он будет к лицу! – Семафоров зарычал.

В этот момент я метнул кинжал.

Быстро, как только мог. Семафоров легко уклонился. Даже лениво как-то. Свинка на его плече заверещала.

Семафоров подхватил багор, но ладони у него тут же задымились и зашипели. Он выругался и уронил багор.

– А я думал, что ты жары не боишься, – сказал я.

Семафоров прыгнул на меня. С баллоном за плечами.

Но я его ждал. И успел выкинуть ему навстречу сеть.

Семафоров запутался и свалился на асфальт.

Свинка пропрыгнула между ячеями и прыснула куда-то в сторону.

А вот Семафоров, в силу своих значительных размеров, пропрыгнуть не смог. Он попытался порвать сеть, но и это у него не получилось. Его кожа в месте соприкосновения с сеткой зашипела и лопнула. Сам Семафоров отчаянно забился, но быстро притих, осознав, что с сеткой не следует баловать. Только хуже будет.

– Правильно, – сказал я. – Лучше не дергаться. Я предвидел что-то подобное, мой добрый Семафоров. Предвидел. Поэтому я намочил сетку святой водой. Так что лежи, а то будет бобо.

– Р-рр! – прорычал в ответ Семафоров.

– Лежать! – Я пнул его в живот.

Семафор был мягким, неприятно мягким. Я подобрал багор. Наставил его Семафорову чуть выше переносицы.

А он плюнул в меня. Я хотел было уже надавить на древко, но... Страха в глазах у Семафорова не было, одно бешенство. Так было неинтересно. И я решил помучить его.

– Живи пока, – сказал я. – До утра. Есть мне пока чем заняться...

Семафоров снова в меня плюнул. Мне это надоело, и я тоже в него плюнул.

После чего осмотрелся в поисках свинки. Свинка, пока я разбирался с Семафоровым, снова куда-то сгасилась. Я даже не заметил, куда, шустрая такая свинюшка оказалась. Но это ничего, выползет. Куда ей деваться.

Сверху послышался грохот.

Я в очередной раз посмотрел наверх и обнаружил, что грохот был произведен врезавшимся в купол бегемотом. То ли летучий флюид из него постепенно улетучивался, то ли он очень удачно маневрировал с помощью своего хвоста. Но бегемот сильно опустился вниз и сейчас болтался примерно посередине между землей и куполом.

Примерно как большой дирижабль.

И, судя по всему, интересовался он мной.

Остальные твари тоже суетились, пытаясь спуститься, но получалось у них плохо. Хуже, чем у бегемота.

Из административного здания показался Густав. Он с трудом ковылял по асфальту, заплетаясь в собственных лапах. Орангутан был уже окончательно пьян от валерьянки. Покачивался, иногда припадал на колени, пытался даже орать какие-то песни. В правой руке он сжимал пустую бутылку с валерьянкой, в левой – что-то сильно напоминающее петуха.

Когда Густав подошел поближе, я с удовольствием отметил, что в руке у него совсем не петух, а павлин. Шея у птицы была свернута набок, павлин выглядел совершенно дохлым. Перья из его хвоста эстетствующий вампир понавтыкал себе в цилиндр. Выглядело это круто.

Наверное, это было самое веселое зрелище в моей жизни. Я пожалел, что у меня нет с собой фотика. Все-таки пьяную обезьяну-вампира встретишь не каждый день.

Вампир приближался.

Когда до меня осталось метров пять, не больше, Густав приветливо помахал мне дохлым павлином и попытался послать воздушный поцелуй. Почему-то он не взлетал. Сначала я думал, что это валерьянка каким-то образом нейтрализует действие летучего флюида, но потом увидел, почему Густав не может подняться – из карманов у него торчали горлышки бутылок, они тянули эту чертову макаку к земле.

Я подошел к Густаву. Он тут же попытался меня обнять. Не по-вампирски, по-дружески. И когда он протянул ко мне свои длинные тяжелые руки, я вытащил у него из карманов бутылки. Густав снова икнул и полетел вверх.

Достигнув купола, орангутан стукнулся о плексиглас и выпустил павлина. Тот со свистом плюхнулся прямо мне под ноги.

Интересно, павлин тоже занесен в Красную книгу?

Я выдернул из хвоста павлина перо и, по примеру орангутана, пристроил его себе за ухо. Теперь я был как Чингачгук. Чингачгук – павлину каюк.

А бегемот уже зависал надо мной, неловко описывая круги, работая в воздухе толстыми лапами и продолжая вращать, как пропеллером, своим коротким хвостом. При этом бегемот широко разевал пасть, и тогда были видны совершенно немыслимые, наверное, с две мои руки длиной, блестящие белые клыки. На верхнем даже застряла тыква – пища, к которой овампиренный гиппопотам утратил всяческий интерес.

Семафоров запутался в сети еще глубже и теперь мог только злобно ругаться:

– Урою тебя! Только выберусь из сетки! Загрызу!

Но на него я теперь внимания особого не обращал, меня гораздо больше интересовал бегемот.

А тот опускался все ниже и ниже, все шире разевалась его пасть, слюна, вызванная, видимо, моим аппетитным видом, лилась блестящей струей.

Тогда я понял, что промедление – это труба. Взял багор, широко размахнулся и запустил его в бегемота.

В секцию компьеметателей я не ходил, но страх придал мне сил. Багор просвистел в воздухе и до половины врубился в тушу. Гиппопотам заревел как настоящая пароходная сирена, задергался и стал заваливаться на бок.

Опять же как подбитый дирижабль.

Летучий флюид, сообщавший ему возможность полета, со свистом истекал из раны на боку. Бегемот обретал смертность и тяжесть. Он падал.

Он падал на Семафорова.

– Помоги! – завопил Семафоров. – Помоги.

Я было рванулся на помощь...

Не успел. Бегемот набрал скорость и шмякнулся вниз.

В последнюю секунду Семафоров догадался опрокинуться на спину.

В стороны брызнула пыль.

– Семафор погас, – сказал я.

Глава 10. Свинячья схватка

Я стоял и смотрел, как из-под здоровенной кормовой части бегемота торчит нога Семафорова. Нога в старомодном кеде с легкомысленно развязанными шнурками. У меня вдруг возникло безумное желание подойти поближе и завязать эти самые шнурки.

Я даже сделал первый шаг к лежащему на спине бегемоту, как вдруг нога Семафорова неожиданно дернулась.

Сначала мне показалось, что это просто остаточное явление, что-то вроде судороги, но потом я увидел, что нога двигается не просто так, а осмысленно.

И я понял. В Семафорове продолжал жить вампир. И мне очень повезло, что этот самый вампир сейчас впечатан в землю многоцентнеровой тушей бегемота.

На всякий случай я обошел вокруг зверя, проверил. Семафоров был впечатан надежно. Хотя нога его и продолжала шевелиться и пытаться выбраться из-под бегемота.

Тут мне в голову пришла еще более безумная идея. Я даже засмеялся от глобальности ее безумия.

И подошел к бегемоту. Присел на камень. Посмеялся и рывком стянул с Семафорова кед. На свет показалась довольно грязная безжизненная пятка. А пальцы, наоборот, оказались подвижными и какими-то жадными. Они даже попытались схватить меня. Подобный акт агрессии был воспринят мной крайне отрицательно. И я немедленно нанес Семафорову ответный удар – треснул по пальцам подвернувшейся под руку палкой. Шалуны присмирели.

Тогда я вытащил из кармана коробок спичек и стал вставлять их между пальцами Семафорова. Четыре большие безжалостные спички.

– «Велосипед», Семафоров, – сказал я и подпалил серу. – Поехали.

Сначала Семафоров еще терпел. Потом из-под бегемотьей туши послышался густой раскатистый смех. Вампир смеялся.

И болтал в воздухе ногой.