Сэмми взглянул на бутылку, зажатую в кулаке, и обнаружил, что она пуста. Тогда он со злостью швырнул ее от стену. Бутылка с грохотом разлетелась на мелкие осколки.

— Понимаешь, Джош, если бы не она, ты бы не валялся здесь, как раздавленный червяк. Это Фрэнси превратила тебя в калеку, это она ослепила тебя и отняла твой разум, и только благодаря ей тебе пришлось все это время страдать от непереносимой боли, — уже не говорил, а вопил во все горло Сэмми.

Он бросился на пол, обхватил голову руками, и слезы ручьями потекли по его грязным щекам.

— Я не смогу забыть те минуты, когда пришел, чтобы спасти тебя, Джош, — в исступлении рыдал Сэмми — Пламя бушевало вовсю, но я знал, что ты там, под обломками. Я нашел тебя и на руках понес в госпиталь. Ты был весь в крови, и кости у тебя были переломаны во многих местах. Я не отходил от тебя, пока они оказывали первую помощь. Я просидел рядом с твоей постелью много недель, и лишь окончательно утвердившись, что ты останешься жить, но ничем другим врачи тебе помочь не в состоянии, я привез тебя сюда, и ты будешь здесь теперь жить, старина Джош. Рядом со мной.

Сэмми извлек вторую бутылку виски и вытащил пробку трясущимися руками.

— Теперь ты мой, Джош, целиком и полностью, — проговорил он голосом, в котором звучало скрытое торжество, — и я уж теперь тебя от себя не отпущу.

Закинув голову, он стал пить, захлебываясь и кашляя, а затем, обтерев губы тыльной стороной ладони, сказал:

— Но ты помни, настанет момент, когда эта женщина, Фрэнси Хэррисон, которая стала причиной твоих страданий, присоединится к прочим, к тем, которые уже лежат в могиле.

Бар Джимми на Вашингтон-стрит отстроился на удивление быстро и снова начал поставлять обитателям развалин дешевое пойло, которое, тем не менее, моментально расхватывали, и в баре всегда стоял дым коромыслом. Когда Сэмми становилось невмоготу переносить молчание Джоша, он отправлялся туда, чтобы утопить свои печали в дешевом ирландском виски. Обычно он сидел за обшарпанной деревянной стойкой и, уставившись в стакан, думал о своем искалеченном друге.

Молчание Джоша временами действовало на Сэмми самым тягостным образом, а полуразрушенная комнатка, где они обитали вдвоем, превращалась в такие минуты в мрачный холодной склеп. Казалось, что Джош постоянно хочет высказать нечто, накрепко запертое в его потускневшем сознании, но когда Сэмми пытался растормошить его, он всякий раз сталкивался с ничего не выражавшим пустым взглядом. Уже неоднократно, выпив лишнего и вернувшись домой, Сэмми кричал ему прямо в ухо:

— Ради всего святого, Джош, не молчи! Говори, если можешь хоть что-то сказать. Говори, черт возьми!

Но сегодня вечером чаша терпения Сэмми переполнилась. Он схватил Джоша за воротник и принялся трясти его, как щенка.

— Даже если ты меня ненавидишь, скажи мне это в лицо, только не молчи, ради Христа! — кричал он вне себя.

Но голова Джоша лишь болталась из стороны в сторону, а его глаза, в которых навсегда застыл ужас, продолжали бессмысленно смотреть прямо перед собой. Все это напоминало сцену из романа о зомби — людях-мертвецах.

Наконец, совершенно обессилев, Сэмми швырнул Джоша на койку и укрыл одеялами. В комнате стоял лютый холод, но Сэмми взмок от пота. Ему вдруг стало страшно, и он бросился прочь из комнаты на улицу — в милое его сердцу заведение. Но и там ему было не по себе. Он не мог ни на секунду забыть о зловещем, угрожающем молчании Джоша и его новой оболочке, напрочь лишенной эмоций. Все это притягивало Сэмми к себе, подобно магниту.

Он залпом выпил стакан и сразу же заказал новую порцию. Попытка уяснить, кем же стал Джош, лишала его покоя — ведь того нельзя было причислить ни к живым, ни к мертвым. Выходило, что постепенно Сэмми начал бояться Джоша — ему не хотелось домой, но, с другой стороны, он не мог не вернуться туда. В последнее время ему становилось не по себе, когда он видел молчаливого неподвижного Джоша, валявшегося на грязной койке. Но более всего Сэмми боялся собственной слепой ярости, приступы которой все чаще случались у него, и все оттого, что Джош молчал и не двигался. Сэмми подозревал, что в один прекрасный день совершит что-нибудь ужасное по отношению к Джошу, даже если потом ему придется об этом горько пожалеть. Он сунул руку в карман и привычно нащупал там рукоять складного ножа. Похоже, настанет день, когда он пустит кровь Джошу. И этот день не за горами.

Уже стемнело, когда Сэмми вывалился из бара. По темному небу неслись низкие облака, едва не задевая за уцелевшие крыши, но Сэмми не нужна была луна, чтобы добраться до дома, он знал дорогу, как голубь — путь к голубятне. Бутылка виски, взятая с собой, при каждом шаге со звоном ударялась в кармане о нож, но он был настолько погружен в свои мысли, что не замечал этого. «Нет, это случится еще не сегодня», — твердил он себе. Он предоставит ему еще одну ночь для того, чтобы исправиться, и даже нальет добрую порцию виски, дабы облегчить боль, хотя по большому счету Сэмми не знал, испытывает Джош боль или нет.

Как обычно, он остановился у входа в развалюху и по привычке оглянулся, но разглядеть что-либо в кромешной темноте было невозможно, поэтому, немного помешкав, он вошел внутрь. Повсюду царил абсолютный мрак, даже печь потухла. Чертыхаясь в темноте, Сэмми ощупью добрался до печи и засунул в нее горящую спичку. Пока печь разогревалась, он зажег свечу и повернулся в сторону кровати, но, к его величайшему изумлению, Джоша на ней не оказалось.

Сэмми сморгнул и вновь оглядел комнату. Никого. Он поднял свечу повыше, по-прежнему не понимая, что произошло. Кровать Джоша была пуста, а одеяло валялось на полу. Холодок страха пробежал у Сэмми по спине. Подумать только — Джош ушел! Вот так просто поднялся с постели — и ушел прочь. Джош снова оставил его! Сэмми уронил свечу и, бормоча ругательства, забегал по комнате. Он рычал, словно разъяренное животное, но внезапно его рев перешел в вопль ужаса, так как из темных углов комнаты выступили два человека и бросились на него. Они швырнули его на пол и принялись с силой выкручивать руки за спиной. Боль ошеломила Сэмми, и он завопил изо всех сил.

— Отпустите его, — вдруг раздался спокойный голос.

Сэмми почувствовал, как его руки обрели свободу, а налетчики отошли в сторону. Он во все глаза смотрел на них, продолжая тяжело дышать и постанывать от боли. Это были китайцы, вооруженные небольшими, острыми, как бритва, ножами с широкими лезвиями, которые люди, подобные им, носили в красных чехлах, пристегнутых к поясу. Сэмми сразу понял, что сопротивляться бессмысленно.

— Садись, — приказал тот же самый голос, обладателя которого было трудно рассмотреть во мраке.

Сэмми подчинился и сел, продолжая нервно оглядываться на громил, стоявших у него за спиной.

— Кто вы такие? — спросил он — И что нужно от меня китайцам?

Лаи Цин сделал шаг вперед и вышел из темноты, сжимая в руке фонарь.

— Мне хочется услышать вашу исповедь, мистер Моррис, — ледяным голосом проговорил он.

Сэмми испуганно посмотрел на него. Во внешности этого китайца что-то показалось ему знакомым, но он не мог решить, знает ли он китаезу лично или же дело тут в том, что для любого белого все желтолицые на одно лицо.

— Что вы сделали с Джошем? — прорычал Сэмми угрожающе.

— Ты его больше никогда не увидишь, — сообщил китаец мелодичным, но оттого не менее зловещим голосом.

Сэмми почувствовал, как безумная, слепая ярость завладела всем его существом. Это была ярость того сорта, при которой люди теряют контроль над собой и бросаются очертя голову навстречу опасности… Они отобрали у него Джоша… наверняка причинили ему боль… а может быть, даже убили?

Выхватив из кармана нож, Сэмми неожиданно для всех кинулся на китайца.

Лаи Цин увидел, как в свете фонаря блеснул клинок, потом почувствовал, как лезвие впилось ему в щеку, и теплой струйкой потекла кровь. Но он остался недвижим, словно скала. Его спутники в мгновение ока повалили Сэмми на пол и скрутили ему руки. Тогда Лаи Цин нагнулся и поднял нож, выпавший из ладони Морриса.