— Шоколад, лимонад, вафли!

Едва Никодим с сестрами Чарскими вошел в цирк, оркестр грянул марш, и на арену строем вышли атлеты.

Было их человек десять. Все мужчины огромного роста, с непомерно развитыми мускулами, с воловьими затылками, затянутые в трико тела густо покрыты растительностью. Не нарушая строя, обошли они вокруг арены.

Дызма с сестрами Чарскими пробрался к своей ложе. Там уже сидел полковник Вареда. Мариетта рассмеялась:

— Ходячие окорока!

Никодим и его спутницы поздоровались с Варедой.

— Вот этого зовут Мик, — начал объяснять Вареда. — Тело у него почти как у мальчика, но он сильнее многих из этих гиппопотамов.

Атлеты выстроились в ряд, и сидевший за столиком судья стал представлять их публике.

У каждого был какой-нибудь титул: чемпион Англии, чемпион Бразилии, чемпион Европы и т. д.

При именах двух атлетов раздались аплодисменты: так приветствовали чемпиона Польши Велягу и гиганта итальянца Тракко.

Затем остались двое: тучный немец с длинными, обезьяними руками и стройный мулат Мик. Он выглядел рядом со своим противником, как антилопа рядом с носорогом, который ее вот-вот растопчет.

Послышался свисток, и борцы сошлись.

— Готово! — крикнул Дызма, видя, как мулат под тяжестью немца валится на ковер.

— Нет, брат, — улыбнулся Вареда, — придется еще порядком попыхтеть, пока положишь этого вьюна на обе лопатки.

И в самом деле, мулат выскользнул из лап противника. А когда тот, храпя от натуги, хотел было приподнять его, чтобы снова швырнуть на ковер, мулат внезапно оттолкнулся от земли. Вначале могло показаться, что немцу это только на руку, однако результат был самый неожиданный: гибкое тело мулата, описав дугу, взметнулось в воздухе. Державший мулата немец потерял равновесие и грохнулся навзничь. Одним прыжком мулат бросился на противника и очутился у пего на груди.

Судья подбежал в самый критический момент, зафиксировав, что немец коснулся лопатками ковра. Это продолжалось секунду; побежденный с диким рычанием вскочил, стряхнул с себя победителя, как конь выбрасывает из седла неумелого седока.

Тем не менее схватка считалась законченной, и председатель жюри объявил о победе мулата. Тот с улыбкой раскланялся. Побежденный, ругаясь, уходил с арены, его сопровождало шиканье всех ярусов.

— До чего же красив этот мулат! — восхищалась Мариетта Чарская. — Как из бронзы вылит! Пан председатель, скажите, это будет очень неприлично, если мы возьмем его с собой ужинать?

— Мариетта! — остановила ее сестра.

— Пожалуй, неудобно, — заметил Дызма.

Но остальные заявили, что это будет развлечение не хуже всякого другого. Если ужинать в отдельном кабинете, то все будет в порядке.

Между тем на арену вышла вторая пара.

Дызма в упоении следил за борцами. В самые острые моменты до хруста сжимал руки. В остервенении вопил:

— Давай!..

Грузные тела борцов метались внизу, хрипя и кряхтя от натуги, барахтались по арене. Сверху неслись вопли восторга, свист, крики «браво».

Вот уже прошло несколько пар атлетов; и настал черед тому зрелищу, которое было гвоздем программы.

Друг против друга стали два сильнейших противника. Чемпион Польши Веляга, с неимоверно широкими плечами, руками Геркулеса, коротким расплющенным носом, бритой головой, больше всего напоминал собой гориллу. Перед ним, широко расставив ноги — два дубовых ствола, — высился рослый Тракко; под лоснящейся кожей играли упругие шары мускулов.

Среди всеобщей тишины раздался свисток судьи.

Противники сходились не спеша, словно примеряясь друг к другу. Оба, видимо, оценили по достоинству трудность предстоящего поединка. Но каждый избрал свою тактику. Поляк намеревался вести борьбу в молниеносном темпе, а итальянец решил расходовать силы постепенно, стремясь, вероятно, измотать противника.

Поэтому он почти не сопротивлялся и после нескольких рывков поддался на пируэт и упал на ковер.

Веляга нагнулся над ним, пытаясь перевернуть на лопатки. Через несколько минут, убедившись, что все усилия напрасны, стал ожесточенно тереть ему шею.

— Что он делает? — спросила Мариетта.

Вареда наклонился к ней и, не спуская глаз с арены, стал объяснять: *

— Это называется массажем. Бить нельзя, понимаете? А такой массаж допустим. От этого ослабевают мышцы шеи.

— Наверное, это больно.

Итальянец, видимо, пришел к точно такому же выводу, потому что вскочил и, вырвавшись из рук противника, обхватил его сзади за туловище. Но для толстого Веляги руки итальянца оказались слишком коротки; он напряг живот, и руки Тракко разомкнулись.

Галерка встретила это бурными аплодисментами.

Впрочем, с самого начала было ясно, что симпатии зрителей на стороне польского атлета.

Однако поединок результата пока не давал, и это приводило Велягу в бешенство. Крики с галерки еще больше распалили его:

— Веляга, не сдавайся!

— Бей макаронника!

— Браво, Веляга!

Глаза атлетов налились кровью, из груди вылетало по временам глухое хрипение.

Схватка становилась все ожесточеннее. Сплетенные тела покрылись каплями пота.

Веляга яростно атаковал итальянца, тот не менее яростно сопротивлялся, но хорошего стиля не терял и все время оставался в рамках правил. Веляга меж тем не мог сдержать животной жажды одолеть противника; даже судья несколько раз вынужден был вмешиваться, потому что Веляга прибегал к запрещенным приемам.

Внезапно ему удалось взять Тракко страшной хваткой, так называемым двойным нельсоном. Его огромные руки проскользнули под плечами итальянца и сомкнулись на затылке.

Цирк замер в ожидании.

Борцы застыли в оцепенении — по их неподвижность была полна напряжения: литые клубки мускулов, казалось, вот-вот прорвут кожу. Веляга нажал еще. Багровое лицо итальянца посинело. Глаза вылезли из орбит от боли, по вывалившемуся языку изо рта текла слюна.

— Мерзость! — воскликнула Мариетта и зажмурилась.

— Он его убьет! — вскричала, перепугавшись, сестра. — Пан председатель, ведь это ужасно!

— Пусть свернет ему шею! — ответил Дызма.

— Как вам не стыдно, пан председатель, — вмешалась опять Мариетта.

— Он может сдаться, — пожал плечами полковник. Но итальянец не думал сдаваться. С редкой выдержкой переносил он дикую боль, но чувствовалось, что он не уступит.

Веляга понял это и, зная, что время вскоре истечет, решил во что бы то ни стало покончить с итальянцем.

Он рванул соперника вбок, подставил ему подножку, бросил на ковер и, навалясь всей тяжестью, поверг его на лопатки.

Цирк задрожал до основания. Дикий рев, буря аплодисментов, топот тысячи ног слились в сплошной гул, заглушив свисток судьи и звонок главного арбитра.

— Браво, Веляга, браво! — ревел Дызма, пот выступил у него на лбу.

Борцы между тем поднялись с ковра.

Веляга стал раскланиваться, а Тракко подошел к столику судейской коллегии и что-то стал говорить, растирая посиневшую шею.

Наконец шум затих. Судья вышел в центр арены и объявил:

— Борьба чемпиона Польши Веляги с чемпионом Италии Тракко закончилась вничью. Веляга положил противника на лопатки с помощью недозволенного приема. Жюри решило…

— Дальнейшие его слова потонула в реве протеста:

— Неправда!

— Не было подножки!

— Судью на мыло!

— Веляга победил!

— Долой макаронника!

Наконец слово взял председатель судейской коллегии:

— Встреча закончилась вничью, потому что Веляга дал противнику подножку. Видел это судья на ринге, видел и я сам.

— Неправда, не давал! — заорал Дызма.

— Это вы говорите неправду, — не без злости ответил арбитр.

— Что? — завопил вне себя Дызма. — Что? Я говорю — не давал. Я председатель государственного хлебного банка, мне больше можно верить, чем этому малому со свистком.

Цирк задрожал от аплодисментов.

— Браво, браво!

— Верно говорит!

Тогда председатель судейской коллегии снова поднялся со стула и крикнул: