Дом журналиста был особым залом

Снабжен еще на стадии проекта.

Туда меня провел сырым подвалом

Неразговорчивый безликий некто.

Вдруг двери распахнулись, тьмы не стало,

И журналистов потайная секта,

Похабно извиваясь, заплясала

Вокруг весьма зловещего объекта.

То был кумир, весь умащенный салом,

С гляделками без тени интеллекта.

Понятно, что нормальный человек-то

В него лишь плюнул бы, как в яму с калом.

Но журналисты вкруг него скакали,

Валяясь, если говорить о кале,

В зловонных испражнениях кумира;

В нем жизнь своя какая-то кипела

И он гримасы строил то и дело -

От смеха феи до морщин вампира,

В толпу выплевывая денег пачки,-

И падали сектанты на карачки

И грызлись, как злодеи у Шекспира,

И наконец какой-нибудь проныра

Завладевал добычею помятой.

И мне сказал мой мрачный провожатый:

"То журналистика, властитель мира".

Если дама тебе непослушна

И нейдет за тобою в кровать,

Посмотри на нее равнодушно

И начни заунывно зевать.

Пусть тоску и тяжелую скуку

Помутившийся выразит взгляд;

Заведи себе за спину руку

И почесывай спину и зад.

Утомительна женская прелесть,

На которой костюм и трусы.

Вправив косо стоящую челюсть,

Выразительно глянь на часы.

Если женскую суть в человеке

Кружевные скрывают портки,

То свинцом наливаются веки,

Опускаются рта уголки.

Бесконечно скучна и никчемна

Человечица как существо,

Коль пытается выглядеть скромно,

Удивляя незнамо кого.

Вот развратница - дело другое,

Чрезвычайно занятна она.

Изучать ее тело тугое

Можно целые сутки без сна.

Но занятного в дамочке мало,

Если тряпки с нее не сорвать.

Так начни, наклоняясь к бокалу,

Угрожающе носом клевать.

Эта цаца довольна собою,

Потому что тебе не дала,

Ну а ты, задремав, головою

Долбанись о поверхность стола.

Превзойди самого крокодила

По зевательной строгой шкале,

Чтоб гордячка себя ощутила

Лишним грузом на этой земле.

Иногда ты бываешь горячей, как печка,

Иногда же - прохладной, как тихая речка,

На тебя посмотрю я - и плачу невольно:

Так исходит слезами горящая свечка.

Надо мною смеются: разводит, мол, слякоть,

Но подумайте, критики,- как мне не плакать?

Посмотрите, как женщина эта прекрасна,

Ну а я собираюсь ей в душу накакать.

Я сдружился с плохими ребятами рано

И влияли они на меня неустанно,

Мне внушая, что должен мужик лицемерить

И что он не мужик без вранья и обмана.

Всей душой я сожительницу обожаю

И по мере физических сил ублажаю,

А потом говорю, что пора на гастроли,

Ну а сам к проституткам в бордель уезжаю.

Совершенно не хочется мне проституток,

Но у них я болтаюсь по нескольку суток,

Вспоминаю любимую в доме разврата,

И мой взор от раскаянья пьяного жуток.

Сам себе я противен, как скользкая жаба,

Но едва начинаю противиться слабо -

Степанцов, Пеленягрэ и рыжий Григорьев

Заорут на меня:"Ты мужик или баба?!"

К сожалению, жить по-другому нельзя мне,

А иначе метать в меня примутся камни

Степанцов, Пеленягрэ и рыжий Григорьев,

Обзывая слюнтяем, девчонкой и мямлей.

Всё в любимой гармония, всё в ней отрада,

Но мне важно, чтоб слово сказала бригада -

Степанцов, Пеленягрэ и рыжий Григорьев:

"Как Андрюха вести себя с бабами надо".

Ложь выводится быстро на чистую воду,

И любимая, вскрытие сделав комоду,

Заберет чемоданы и к маме помчится,

И печальную мне предоставит свободу.

Не успею я вдуматься в ужас разлада,

Как появятся с гоготом члены бригады -

Степанцов, Пеленягрэ и рыжий Григорьев: "Это дело отметить немедленно надо".

И потащат меня в рестораны и клубы,

И промоет мне водка телесные трубы,

Потеряю я вскоре сознанье от водки

И начну заговаривать девушкам зубы,

Угощать их у стойки,- но, глядя с насеста,

Я увижу, как мне из укромного места

Степанцов, Пеленягрэ и рыжий Григорьев

Корчат рожи и делают гнусные жесты.

Буду девушку я с отвращением гладить,

Потому что пойму, что с судьбою не сладить,

Потому что пойму: все опять повторится

И опять мне придется ей в душу нагадить.

Ничего не могу я поделать с собою,

Ибо стали моей непреложной судьбою

Степанцов, Пеленягрэ и рыжий Григорьев

И растопчут с хихиканьем чувство любое.

Мой читатель, страшись нехороших компаний,

А не то и тебя средь житейских порханий

Охмурят Степанцов, Пеленягрэ, Григорьев

И нагадят на клумбу твоих упований.