«Патриот» уже ждал их, загруженный рисом с Элстонской плантации. Джозеф не упустил случая послать груз в Нью-Йорк. Оверстокс решительно протестовал: это очень затрудняло управление. Судно не было приспособлено для таких перевозок. Но губернатор настаивал, и капитан все же уступил. Янки не любили упускать хороших денег, а рис в Нью-Йорке был дорог. Пришлось добавить 30 баррелей к добыче – слиткам серебра, слоновой кости, шелку, видно было, что корабль перегружен.

– Судно может не выдержать, если будет паршивая погода, – ворчал штурман.

– Выдержит, если я захочу, – отвечал капитан. – И прошу придержать язык.

– Да и женщины на корабле не к добру, – продолжал ворчать тот, хмуро глядя на приближавшуюся баржу. – Ребята уже говорят, что мы не доплывем.

– У тебя ума, как у старухи, – заревел капитан и зло зашагал к перилам, наблюдая, как садились на корабль Элстоны.

Тео проводили в маленькую, душную и затхлую каюту, которая, однако, была для нее частично прибрана. Ее уложили на койку, и она закрыла глаза. Элеонора осталась с ней, а Джозеф занялся расстановкой багажа. Он, впрочем, был небольшой. Узел с одеждой, сундук с вещами и шкатулка с письмами Аарона и разными бумагами, которые он ей в свое время вверил.

Потом Джозеф сделал знак Элеоноре, чтобы она удалилась. Грин находился в это время на палубе, а Вильям вообще остался на барже. Джозеф стоял и смотрел на Тео. Сейчас она выглядела в своем черном платье такой маленькой, почти ребенком. И трудно было представить, что он спал с ней когда-то, а она родила ему сына. Не было видно ни следов материнства, ни женской зрелости. Ему было горько, когда он вспоминал веселую, беззаботную девушку, которую встретил двадцать лет назад летним вечером.

Да, жизнь жестоко обходилась с нею, но все же что-то она сохранила нетронутым от своей красоты, от первоначального ее естества, на которое не повлиял ни он, ни даже ребенок, и что был связано с этой ее безумной преданностью отцу. Он снова почувствовал злость. Ее отец всегда стоял между ними, вот и сейчас она покидала мужа ради него. И эта ее болезнь, которую нельзя не признать уважительной причиной, в своем роде увертка. Она же быстро выздоровеет, когда сделает по-своему. Его дыхание стало неровным, и она открыла глаза.

– Ты сердишься, Джозеф? – она слабо улыбнулась, хотя губы ее кривились от боли. – Не надо сердиться сейчас, когда мы прощаемся.

Он вдруг почувствовал, что ярость захлестнула его.

– Ты не поедешь! – закричал он. – Слышишь? Я не допущу!

Она поглядела на него, словно не расслышала.

– Ты не поняла? Ты не поедешь. Это безумие. А если эту посудину захватят англичане? И жене губернатора не пристало так путешествовать. А я – губернатор, хоть ты и не понимаешь этого.

Ей снова стало его жалко. Его злоба – как всегда маска ревности и неуверенности в себе. Когда-то давно она умела утешать его, но сейчас у нее не осталось сил для него, ни для кого-то другого, кроме одного человека. В дверь каюты сильно постучали, послышался голос капитана:

– Ветер свежий, вода поднялась до нужного уровня, ваше превосходительство. Нам пора выходить в море.

Джозеф распахнул дверь и заорал на изумленного капитана:

– Вы выйдете, когда я скажу, и не раньше, черт побери!

Он повернулся к Тео, захлопнув дверь.

– Вставай! Пусть Элеонора поможет тебе. Ты сможешь прийти в себя и здесь, если постараешься.

Она спокойно посмотрела на него.

– Я должна ехать, Джозеф. Ничто, кроме смерти, не остановит меня, если он послал за мной.

Она говорила очень тихо, но все же он понял, что это окончательно. Не надо себя обманывать: ему не одолеть ее. Она сильнее. Он еще пытался убеждать ее:

– Это опасное путешествие. Сейчас война, и ты еще слишком слаба. – Но он сам потерял убежденность.

– Может быть, но я все же поеду. Я еще не подводила его. – Она вздохнула, отвернулась и добавила шепотом. – Я подводила тебя, Гампи или Мерни, но не его.

Это еще что – опять бред? Он не понимал ее. И кто такой Мерни? Но тут в дверь снова постучали, решительно и зло. Уважение к губернатору у капитана отступило перед яростью, что им командуют на его же корабле.

– Ладно! Я ухожу! – вскричал Джозеф. – Попутного ветра, Тео. Напиши по приезде.

Она кивнула. Не без усилия она коснулась рукой его щеки.

– Прощай, дорогой Джозеф. – Он поцеловал ее в лоб и вышел.

Почему он должен был думать, что они прощаются навсегда? Это уже столько раз бывало. И что бы он сам ни говорил, он не опасался за безопасность путешествия. Он выписал свободный пропуск для нее. А англичане не воюют с больными женщинами. Они ее пропустят. Недели через две она напишет ему. Он вернулся к своим обязанностям в Колумбии и погрузился в работу.

«Патриот» вышел из залива в открытое море при попутном ветре. Но второго января, когда они миновали Хаттерас, ветер переменился. Океан взволновался. Волны бросались на судно, как на добычу. Небо потемнело, пошел снег.

– Поганая началась погода, – сказал капитан и приказал убавить паруса.

Ветер все усиливался. Корабль боролся с огромными волнами. Капитан отстранил штурмана и сам взялся за румпель, с тревогой чувствуя, как трудно вести судно. Он проклинал груз риса. А теперь еще и людей мало, чтобы выбросить его за борт, да и попробуй сделать это в такой шторм.

А внизу, в холодной каюте, Теодосии грезился Ричмонд-Хилл. Скоро она будет там, и все станет хорошо. Это произойдет в июне, и опять будут цвести розы, желтые, как мексиканское золото. Аарон принесет их в ее комнату, пока она еще будет спать. И его корона – тоже золотая. Она подумала, что это случится в день ее рождения, и она наденет ожерелье. Она будет красивой, и отец скажет ей об этом. Может быть, он даже на радостях разрешит ей потанцевать с Мерни.

Она улыбалась во сне и не замечала страшной качки.

Мерни – такой высокий, но он будет танцевать с ней с той же грацией, с которой он ходит. Скоро она снова увидит свою реку, Гудзон. Вся ее жизнь связана с реками: Потомак, солнечные дни, влюбленность, поцелуй; Огайо-амбиции и кипучая деятельность; там она была «ее высочество». Вэккэмоу, она уродлива, как ее название, зловонная и зловещая. Но сейчас об этом можно не думать. Она возвращается на родную реку. Надо не забыть рассказать отцу, как хорошо Гампи справляется с уроками. Он так же знает латынь, как она. Отец будет в восторге от мальчика. Может быть, он вырастет таким же высоким, как Мерни.

Огромная волна подбросила «Патриот», и суденышко застонало, как роженица. На минуту Тео открыла глаза. За иллюминатором чернела ревущая вода. Маленькая масляная лампочка наверху раскачивалась в такт корабельной качке. Тео услышала чей-то испуганный голос. Элеонора стояла на коленях с распятием в руках, глядя на хозяйку.

– Святая Дева, помоги… – все повторяла она.

Что с ней такое? – подумала Тео. – Она какая-то неприятная, и место это нехорошее. Здесь так темно, холодно и шумно. Ее глаза снова закрылись, и она погрузилась в грезы о Ричмонд-Хилле.

Каким-то странным образом она видела его весь сразу, каждый листик на деревьях, каждую деталь обстановки в чистых красивых комнатах, Минерву в конюшне, довольно жующую овес вместе с другими лошадьми. Она чувствовала веселое состояние духа и приятное ожидание. В гостиной звучала музыка, доносился аромат роз. Ее охватило чувство блаженства. Она не видела тех, кого любила, но знала, что они где-то здесь.

– Миссис Элстон! – она очнулась от резкого голоса. Ее тряс за плечо Тимоти Грин. – Мы в страшной опасности!

Опасность! Что за бессмысленное слово, глупое, как этот звон. Но колокол звонил все сильнее. Она приподнялась на локте.

– Что это? – воскликнула она. – Но она не слышала ответного голоса, было слишком шумно. Откуда-то снизу доносился какой-то другой, зловещий звук, что-то стучало, причем, стучало уже давно.

– Что это? – вновь крикнула она.

Лицо Грина было белым, как его волосы.

– Одна из пушек оторвалась. Она бьет в борта. У нас сильная течь. Капитан не уверен, что мы справимся со штормом.