– Больше всего люблю, когда ты укладываешь меня в постель, Раймундино… но ты уже неделю, а то и больше не делаешь этого; в детстве меня очень обижали, а теперь я уже старею, я уже вполне созрела, чтобы быть старухой. Выпей еще коньяка и дай немного мне. Почему не повезешь меня опять в Лиссабон?

Раймундо не мог понять, как он подцепил ладильи,[27] верно, недавно, будучи в Оренсе, он посетил заведение Паррочи, но там женщины обычно чистенькие. Раймундо ничего не сказал нашей кузине Рамоне, трудно объяснить и потом – женщины очень скандалят в таких случаях; нужно вылечиться, Раймундо употребил «Ладильоль», очень эффективный инсектицид, действует быстро, экономичен, рекомендуется также английское масло, все знают, для чего оно, нет пятен, пахнет лавандой, безболезненно, убивает мгновенно любых паразитов, а также «Масло колдуньи», тоже не пачкает и запах приятный. Раймундо избрал «Ладильоль», потому что он – местный.

– Я немного встревожен, потому что иногда руки дрожат, сердце слишком колотится.

– Наверно, куришь много?

– Не знаю, может быть.

Пепино Хурело работал в «Эль Репосо» – той же мастерской гробов, что и Матиас Гамусо, Чуфретейро. Пепино Хурело – помощник электрика, у него всегда разинут рот, то ли дурак, то ли нос заложен. У Пепино Хурело в детстве был менингит, и он остался навсегда сгорбленным. Сейчас много болтают о сексуальном вопросе, это, пожалуй, проблема секса и т. п.

– Вы думаете?

– Нет, я – нет, но не отрицаю, что болтают много.

Суть в том, что Пепино Хурело нравится тискать мальчиков, как другим – женщин, толстых и грудастых; сперва угостит карамельками, а потом, войдя в доверие, гладит им задницу, ляжки и пипку; из него вышел бы неплохой послушник. Правда, родители Пепино не придавали этому значения, считая сына полоумным.

– Само пройдет, увидишь; у ребят инстинкт змеи.

– Настолько сильный?

– Конечно, даже сильнее.

Пепино Хурело рос на воле, забытый Господом, и когда пришла пора, женился, как все, родились две дочери, дурочки, не прожившие и года. Жена его (как ни стараюсь, имени не припомню, вертится на языке, но забыл) убежала с бродячим торговцем, уроженцем Астурии, и до сих пор бродит с ним.

Когда Пепино Хурело узнал о бегстве и вновь обрел свободу, просиял от счастья.

– Ну и пусть, сука; как хорошо быть одному!

Пепино Хурело поймали в недобрый час, когда он пакостничал с Симончино, шестилетним глухонемым, Пепино едва не удавили, сперва бросили в тюрьму, затем в сумасшедший дом, по дороге били и кулаками, и ремнем, и палкой, но беззлобно, только чтоб поразвлечься и время провести.

Пуринья хороша, верно, но очень хрупка и всегда говорит о своих болезнях; плохо не то, что женщина хворает, хворают все, но она тебе рассказывает об этом – и у Бога терпение лопнет! Ее муж Матиас Чуфретейро, шестой из девяти братьев Гамусо, любит танцы, карты и фокусы, также бильярд и домино, хорошо рассказывает анекдоты, пьет анисовую рюмочками, лакомится кокосовым печеньем и кофейными пастилками. С Матиасом живут двое братьев: Лакрау, глухонемой и неглупый, и Михирикейро, болезненный и придурковатый. Бенитино Лакрау раз в месяц ходит к девкам, ради этого работает и получает неплохо; Салюстино Михирикейро почти не встает и вздыхает. Пуринья, жена Чуфретейро, очень красивая, но томная, не то что ее сестра Лолинья, жена Афуто, красивая и бойкая, у нас красавицы двух родов; Лолинью бык раздавил о стенку. Жена Хулиана Гамусо (Пахароло) – Пилар Моуре, часовщица из Чантады, красится под блондинку, много о себе думает, употребляет каучолин, пудрится тальком, чтобы каучолин не вредил, кожа всегда влажная, ясное дело, каучолин расширяет поры; первый муж Пилар был ревнив, не позволял ни краситься, ни употреблять каучолин.

– Нет, нет, порядочная женщина должна оставаться собой, начинается с румян и каучолина, и не знаешь, куда это приведет.

– Но, муженек, моя сестра Милагрос тоже его употребляет!

– Бедный муж! Но мне нет дела до твоей сестры Милагрос, мне важно, что делаешь ты!

Когда Урбану Дапене, первому мужу Пилар Моуре, схватило живот, начались колики, и он умер, изрыгая нечистоты, новоиспеченная вдова облегченно вздохнула: есть смерти, которые приносят мир в семью.

Пилар Моуре, едва прошел законный срок, вышла за Пахароло Гамусо.

– Ты дашь мне грудь, Пиларин?

– Все, что повелишь, мой король, ведь знаешь, что я вся твоя, нужно только уладить с бумагами, а моя грудь и все тело принадлежат тебе.

– Черт возьми!

Пилар нарумянилась, купила каучолин еще до второй свадьбы, есть вещи, в том числе очень интимные, которых закон не касается. Малыш Урбанито вознесся на небо, когда мать готовила ему уже второго братика, ясно, что новобрачные времени не теряли. Урбанито умер от анемии, повредил спинку еще младенцем, и ничто не помогало, хотя ему давали цветы розмарина с кукурузной лепешкой и вшей, вскормленных кровью матери.

– Чего не сделаешь для родного дитяти!

– Да, это верно.

Пилар Моуре рожала очень естественно и легко.

– Из этого нечего устраивать театр, мы, женщины, созданы, чтобы рожать, не такая уж это заслуга.

Святой Фернандес – не святой, а блаженный. Мой родич, святой Фернандес родился в Мойре, приход Санта-Мария де Карбальеда, округ Пиньор, в день Апостола, в 1808 году, вскоре после отречения Карла IV. В испанской энциклопедии говорится, что родился он в Cea, провинция Леон, это неправда, а в параграфе, посвященном дону Модесто Фернандес-и-Гонсалес, подписывавшемуся Камило де Села, его делают уроженцем Карбальеды де Авиа, что тоже вранье: Карбальеда де Авиа на стороне Рибадавиа и очень далеко отсюда. Святой Фернандес – сын моего прапрадеда дона Бенино, врача, и прапрабабки Марии Бенито, кружевницы; они поженились 26 мая 1794 года, в год казни Людовика XVI Французского. Эль Эспаса тоже не прав, называя его фрай Хуан Сантьяго, нужно фрай Хуан Хакобо – скажете, то же самое, но разница есть, отец его так назвал в честь Руссо. Мой прадед был энциклопедистом, по дому ходили письма Даламбера, 8 или 10, и 3–4 Дидро, покуда тетки Хесуса и Эмилия не сожгли их в начале гражданской войны, так как падре Сантистебан, подлинно святой, сказал им, что оба – безбожные еретики, и посоветовал уничтожить письма для успокоения совести.

– Нечистый применяет тысячи хитростей, чтобы вовлечь нас в порок и сбить с пути истинного.

– Да, падре.

– И кроме того, письма написаны по-французски. Старайтесь избежать греха.

– Да, падре.

Падре Сантистебан втянул понюшку табаку, трижды чихнул, Хесус! Хесус! Хесус! – прозвучало, как гром, съел последний кусочек каскарильи, оправил сутану привычным жестом и принял вид торжественный и грозный.

– Предайте их огню!

– Какому, падре?

– Любому.

– Да, падре…

Когда Раймундо, что из Касандульфов, избавился от всех ладилий, сеньорита Рамона вздохнула.

– Я уж думала, что ты меня не любишь, Раймундино, что я тебе не нравлюсь, какие дни ты заставил меня пережить!

– Нет, глупенькая, у меня просто было много проблем и забот.

– А ты не можешь рассказать мне?

– Нет, это не женские дела, ты не поймешь.

– Что-то политическое?

– Не будем об этом, главное, что мы опять вместе. Адега уверена, что знает историю Гухиндесов, некоторые говорят Моранов, что почти то же самое.

– Ваш родич, святой Фернандес, был братом вашей прабабки Розы. Вашего родича, святого Фернандеса, замучили сарацины в Дамаске, сбросили с колокольни, и он только через несколько часов умер. Ваш родич, святой Фернандес, умер, исповедуя католическую веру, сарацины говорили, отрекись от своей веры, христианская собака! а он отвечал, я не пальцем делан, моя вера истинна! Ваш родич, святой Фернандес, всегда был очень смелый. До мученичества у вашего родича, святого Фернандеса, было много сыновей, одиннадцать, говорят, каждый раз, когда приезжал в Испанию, какая-нибудь женщина зачинала от него; чтоб распознавать сыновей, если кто потеряется, он, раскалив свое железное кольцо, метил их под левым соском. Хорошо помню одного, самого младшего, Фортуна-то Рамона Рея, ваш родич, святой Фернандес, посадил его под замок в Сантьяго, дав столько песет, сколько дней в году, одной служанке, чтобы воспитала. Этого Фортунато, когда Господь призвал на небо его отца, некий сеньор Педро с гор Пеарес привез к нам в Оренсе, в деревню, не помню названия, Моура или Лоурада. Малыш выехал из Сантьяго под именем Фортунато Рамон Рей, но вырос как Рамон Иглесиас, поэтому потерял наследство в миллион реалов, оставленное отцом, святым Фернандесом, которое должен был получить при совершеннолетии; в этом отношении родичи ваши всегда были очень неосмотрительны, конечно, кто больше, кто меньше.