— Угу. — Старик отодвинул тарелку. — Не захватите ли вы кое-что для Гранделя, несколько фарфоровых и серебряных вещиц?

— Не могу, — нерешительно ответил Табор. — Я рассорился с ним…

Маркиз задумался. Накануне Грандель звонил ему, но ни словом не обмолвился о ссоре с Табором. Старик заметил, что его гость вел себя нервно, будто опасался чего-то.

— Нельзя так нельзя. — Веркруиз не выказал особого сожаления.

Однако, несмотря на поздний час, решил позвонить Гранделю и узнать, что у него произошло с художником. Сославшись на усталость, маркиз попрощался с гостем.

Слуга проводил художника в затхлую, уставленную старыми вещами комнату. Табор прислушался к шорохам в доме, стащил с кровати матрац и положил его прямо под окном. Дверь оказалась без задвижки, поэтому он подставил под ручку стул.

Когда Грандель прибыл в Верде, заржавленные ворота парка были еще открыты. После телефонного звонка маркиза он некоторое время колебался, следует ли ехать туда самому, но Де Брюн приказал ему поговорить с Табором и выяснить, что художнику известно о деле, кто ему рассказал обо всем.

Грандель не сомневался, что своим освобождением из следственной тюрьмы обязан Де Брюну и пока он находится под покровительством всесильного шефа «Меркюр-Франс», ему нечего бояться полиции. Тем не менее он серьезно подумывал все бросить и бежать. Игра, которую он затеял, становилась слишком опасной. Но от Де Брюна уже пришла машина.

Вначале они поехали в направлении Сетура — водитель хотел убедиться, что за ними нет полицейского хвоста. Это была излишняя предосторожность, поскольку Пери еще ничего не знал об освобождении антиквара.

Веркруиз сидел с рюмкой коньяка у зажженного камина.

— Присаживайтесь к огню, дорогой Грандель, — вкрадчиво произнес он, выпейте глоточек, потом обсудим дела.

— Это не к спеху.

— Я тут обнаружил для вас несколько прекрасных, просто изумительных вещиц: старинное серебро и фарфор, они доставят вам огромную радость.

Грандель пригубил коньяк и ничего не сказал.

Напольные часы в углу хрипло пробили шесть раз.

— …она была воплощением красоты, весь мир лежал у ее ног, рассказывал старый подагрик, потягивая коньяк.

Но антиквар не слышал его, хотя изображал внимание. Он думал о тех двоих на бензоколонке, с которыми водитель машины Де Брюн тихо перебросился парой слов. Не они ли должны убрать этого простофилю?

— Да, такой человек, как вы, маркиз, несомненно многое повидал в жизни, в этом я никогда не сомневался, — услышал Грандель собственный голос. Про себя же подумал: «Слюнявая развалина, пугало огородное!» И затем сказал вслух: — Дайте знать Табору. Я хотел бы поговорить с ним, а то уже поздно.

Несмотря на охвативший его страх, художник вошел в залу с напускным спокойствием и повел себя нарочито самоуверенно.

Грандель, словно хозяин, прервал его кичливую болтовню и повелительно указал пальцем на стул.

— Вы прислали мне картину. — Антиквар достал из кожаного футляра свернутый в трубку холст и развернул его. — Работа далека от совершенства, но вы хорошо потрудились. В виде исключения я возьму ее. Сколько вы за нее хотите?

— Цена вам известна. Сто тысяч!

Грандель молча достал из бумажника пять банкнот.

— Прекрасно, даю вам сто франков, и, заметьте, я плачу слишком щедро. Но запомните — это последний случай, когда я что-нибудь покупаю у вас.

— Вы издеваетесь? — прохрипел Табор.

— Сто франков в наши дни большие, очень большие деньги, молодой человек, — прошамкал маркиз. — На вашем месте я бы подумал, хорошо подумал.

— Ну, так как? — спросил Грандель.

— Вы еще пожалеете об этом! — взорвался Табор.

— Если вам больше нечего сказать, можете идти, — рассмеялся Грандель.

Задохнувшись от злости, Табор бросился к двери, но властный окрик Гранделя остановил его на пороге.

— Подождите, милейший! Если вы вернетесь без денег, прекрасная Леора вряд ли встретит вас с распростертыми объятьями. Неужели вы думаете, будто таким, как она, нужна только любовь?

— Чем красивее женщина, поверьте моему опыту, — захихикал маркиз, тем больше опасность, что она сбежит с другим. Против этого есть лишь одно средство, хе-хе-хе…

Грандель снова достал бумажник и бросил на стол две запечатанные пачки денег. На банковских лентах стояли большие черные цифры «1000». От этого зрелища индюшачье лицо Веркруиза слегка вытянулось.

— За одну минуту вы можете заработать тысячу, а то и две, — протянул Грандель. Табор оставался на месте. На стол упала третья пачка. — Давайте поговорим как два человека, у которых нет причин ненавидеть друг друга.

Табор медленно, будто во сне, подошел к столу.

Грандель взял его под руку и повел к стеклянной двери в конце залы.

— Первое, что мне хотелось бы узнать, — антиквар понизил голос, каким образом и от кого вы узнали, что я продал вашу копию Джотто как оригинал?

— Я… спросите что-нибудь другое.

— После того как я получил письмо, в котором вы угрожали мне сообщить обо всем Мажене, я не отреагировал…

— Вы отреагировали! — Табор вышел из себя. — Вы убили его, потому что не могли достать меня и опасались, что я расскажу ему, как вы обманули его с копией! Теперь вы хотите убрать с дороги меня, но тут вы просчитались! Я всем рассказал, что…

— Не кричите так громко! Этот старый осел может услышать разговор, и тогда нашу сделку можно считать несостоявшейся. С моим первым вопросом связаны еще два: кому пришла идея с портретом двух баб? Кто рассказал вам о них? Плачу сразу и наличными.

— Двадцать тысяч — и я скажу вам.

Табор казался самому себе жалким ничтожеством, доносчиком, предателем, но ему нужны были деньги, без денег все рушилось.

— Три тысячи.

— Я сказал — двадцать тысяч.

— Хорошо, пять тысяч.

— Десять тысяч, не меньше.

Неожиданно в памяти Гранделя всплыло серое, нарочито-бесстрастное лицо, маска, за которой, он знал, скрывалась лютая ненависть к нему.

— Десять тысяч? — протяжно произнес Грандель. — Ни одного су. Я сам назову вам имя. Пьязенна!

— Как… каким образом?..

— А теперь проваливайте отсюда!