Направляясь по железной дороге к Панаме, мы увидели первые леса тропической Америки — подпирающие друг друга призрачно бледные стволы, свисающие сплетения лиан и мхов, непроходимые заросли кустарников. Лихорадка тут свирепствовала вовсю: на одной из станций, которую мы проезжали, я видел штабель черных гробов, доходивший до крыши платформы и простиравшийся во всю ее длину!
Для нас Латинская Америка началась в Панаме. В городе не было никаких признаков санитарии — от вони нельзя было продохнуть, и все-таки узкие улочки с нависающими балкончиками не были лишены очарования. На plaza[5] мы нашли «Gran Hotel» — гостиницы тут всегда «Grand», «Royal» или «Imperial»[6], и какими бы скромными они ни были, отсутствующие удобства восполняются в них величественным названием. Та, куда мы попали, оказалась раем для насекомых; хозяин был крайне раздосадован, когда я позволил себе заметить, что постельное белье в моей комнате, по-видимому, забыли сдать в прачечную.
— Этого не может быть! — завопил он, сопровождая свои слова обильной жестикуляцией. Все белье отправляется в прачечную по меньшей мере раз в месяц. Если вам здесь не нравится, найдется сколько угодно других, которые будут рады получить комнату. В моем отеле заняты все кровати, на них спят по два, а то и по три человека. Заняты даже ванные! Вам предоставлена большая комната, и я теряю деньги, сдавая ее вам одному.
Возразить было нечего, я знал, что действительно все отели здесь переполнены.
Продавцы лотерейных билетов повсюду старались всучить вам свой товар; кафе и бары попадались чуть ли не на каждом углу; с каждого балкончика на вас нежно поглядывали скудно одетые девицы. Внизу у берега была дамба, служившая внешней стеной для переполненной тюрьмы. Здесь по вечерам вы могли прогуливаться, швырять монетки арестантам, которые затевали драку за обладание подачкой, и иной раз видеть казнь, производимую взводом солдат. С таким богатым набором развлечений не заскучаешь.
Мы были рады покинуть Панаму, когда пришло время сесть на быстроходное чилийское судно, узкое и длинное, словно кишка, загружающееся с борта, и с надстройкой, идущей с конца кормы чуть ли не до самого носа. Оно предназначалось для каботажного плавания между небольшими захудалыми портами, где не существовало никаких портовых приспособлений. Лучшие корабли, плавающие в этих водах, принадлежали ливерпульской Тихоокеанской пароходной компании, и будь у нас время, мы предпочли бы дождаться одного из них; на них всегда веселые офицеры, которые любят поиграть на палубе в гольф и привыкли делать поездку приятной для пассажиров. Но мы шли по следам Писарро, и это для нас было главное.
Еще мальчиком я был захвачен романтикой исторических событий времен завоевания Перу и Мексики, и теперь моя давнишняя мечта посетить эти страны была близка к осуществлению. Подобно многим людям, знакомым с замечательными трудами Прескотта, я симпатизировал не дерзким и алчным испанцам, которые рисковали всем ради золота, а инкам и их погибшей древней цивилизации, которая могла бы так много рассказать миру.
Город Гуаякиль в то время был форменным рассадником всяческих болезней. В один из вечеров мы поднимались вверх по реке Гуаяс, пробиваясь сквозь густые тучи комаров, которые заполонили и каюты, и кают-компанию, проникали в каждый уголок корабля и безжалостно нас жалили. Ни разу в жизни мне не доводилось переживать что-либо подобное. Должно быть, Писарро и его спутники испытывали неописуемые страдания, когда эта пакость забиралась под панцирь и кусала их, оставаясь недосягаемой. Постоянная желтая лихорадка в Гуаякиле во многом вызвана ужасающим пренебрежением к санитарным требованиям. Когда якорь с грохотом упал и грязно-черную воду и на поверхность поднялись зловонные пузыри, мне вспомнилась Мальта. Но желтая лихорадка, судя но всему, мало беспокоила жителей города — улицы были полны народа, торговля шла оживленно, вдоль причалов стояли опрятные прогулочные лодки.
В этот день в Лондон отбывал на пароходе новый эквадорский посланник, поэтому множество национальных флагов реяло на общественных зданиях, и мы увидели, как посланник, сопровождаемый своей пышно разодетой свитой, под звуки духового оркестра поднялся на борт.
Тихий океан обдал нас свежестью, когда зараженная лихорадкой река Гуаяс изрыгнула наш пароход на своих мутных от грязи волнах. Обогнув мыс Бланко, где с шумом выпрыгивают из воды гигантские сциены и где чуть ли не над жаждой волной торчат парные треугольники акульих плавников, мы прибыли в североперуанский порт Пайта. Это была невзрачная деревушка, вся из деревянных домов, стоявших у подножия нетронутых песчаных холмов. Здесь нас окурили формальдегидом, наказав за наше неблагоразумие — посещение Гуаякиля.
Следующий порт, куда мы зашли, был Салаверри. Это одно из тех мест, где при возможности желательно сойти на берег и где по большей части такой возможности не предоставляется. Салаверри расположен недалеко от Трухильо, тоже одного из самых старых испанских поселений на побережье. Там, где стоит Трухильо, были раньше древний город Чиму и захоронения, которые копаны и перекопаны в поисках сокровищ. Согласно легенде, где-то в этих местах лежит клад «Большой Рыбы». Клад «Малой Рыбы» был найден около двухсот лет назад и, как говорят, принес нашедшему его счастливцу двести миллионов долларов! «Большая Рыба» оценивается гораздо выше, и полагают, что в ней находится изумрудный бог племени чиму, высеченный из цельного камня высотой в восемнадцать дюймов.
Кальяо — порт города Лимы, столицы Перу. Здесь мы остановились в виду берега, на некотором расстоянии от embarcadero, или пристани. Корабль покачивался на крупной волне мертвой зыби, показывая свое заржавевшее днище. Вскоре мы были атакованы кричащими лодочниками. Толкаясь и хватая трапы со своих танцующих посудин, они принялись торговаться с пассажирами, хотевшими сойти на берег, время от времени обрушивая потоки брани друг на друга. Спрыгнуть с трапа в лодку в этом бедламе было не так-то легко. Нижняя ступень трапа то оказывалась на головокружительной высоте над сгрудившимися лодками, то ныряла в воду, так что пенящиеся волны были почти у ног, и все бросались вверх по трапу, чтобы избежать купания. Задача состояла в том, чтобы выбрать момент и прыгнуть так, чтобы облюбованная лодка при приземлении оказалась под тобой. Огромные медузы плавали на поверхности и в прозрачной воде — всюду, насколько хватал глаз.
Сойдя на берег, мы были вынуждены выбирать между тремя железнодорожными линиями, чтобы проехать девять миль до Лимы. Это были знаменитая Центрально-перуанская железная дорога, шедевр неутомимого инженера Генри Мейггса, затем так называемая Английская железная дорога, открытая в 1851 году и притязавшая на звание первой в Южной Америке, и, наконец, электричка, которая даже в те времена могла делать милю в минуту.
Лима оказалась прекрасным городом с великолепными магазинами и широкими проспектами, свидетельствующими о политике покойного президента Пиеролы, который стремился украсить столицу. Автомобили были еще в новинку, большей частью пользовались легкими экипажами. На главных улицах по рельсам, уложенным в булыжную мостовую, медленно ползли конки. За соответствующую цену купить можно было почти все, но в том-то и дело, что цены обычно были в четыре раза выше, чем в Лондоне!
Тело дона Франсиско Писарро, изъятое из ниши в склепе собора и заключенное в стеклянный гроб, чтобы оградить его от поползновений путешествующих американцев — охотников на сувениры, было одной из главных достопримечательностей, и я уплатил свою лепту за право поглядеть на его высохшие останки.
Отель «Мори» явился желанной переменой после корабля. Мне сказали, что он лучший в Лиме, чему я охотно поверил: там было чисто и уютно, там хорошо обслуживали и отлично кормили. Мы жили в нем неделю, и за это время я, насколько мог, познакомился с Лимой и ее окрестностями. Британский посланник, которому я нанес официальный визит, представил меня другим английским резидентам; все они оказались весьма гостеприимными и милыми людьми. Сам посланник, забавный человек с несколько эксцентрическими привычками, обычно принимал посетителей в халате, стоя наверху большой лестницы, ведущей из его апартаментов на улицу. Он всегда был готов защищаться, так как к нему нескончаемым потоком шли пьяницы матросы, желавшие, как они выражались, отстоять свои права, и говорили, что посланник без зазрения совести прибегал к физическому воздействию, чтобы избавиться от таких визитеров.