Так я впервые услышал о «белых индейцах». Потом я увидел их, но подробнее об этом после.

Между реками Пурус и Акри расположен большой, треугольной формы кусок земли, которую Боливия продала Бразилии за два миллиона фунтов стерлингов. Менее чем за три года Бразилия выручила значительно большую сумму от собранного там каучука. Я сам видел в барраках массу каучука примерно на 70 000 фунтов стерлингов, ожидающего погрузки на баркасы для отправки в Манаус. Как я уже говорил, владельцы судов при благоприятных условиях зарабатывали сто процентов от стоимости каучука на каждой перевозке. Но в период между маем и декабрем иной раз случалось, что баркасы из-за падения воды в реке садились на мель. На Акри лопасти винта очень часто ломались о коряги, поэтому приходилось брать с собой изрядное количество запасных частей. Известен случай, когда один большой баркас потерял ни больше, ни меньше, как тридцать два винта за рейс! Ширина Акри не превышает здесь пятидесяти ярдов, и баркасы с глубокой осадкой могли ходить только тогда, когда мелководная, забитая корягами река поднимется от дождей по меньшей мере на двадцать пять футов. Впрочем, даже тогда множество мелких порогов представляет серьезную помеху для навигации.

По другую сторону границы, на бразильской территории, дома были прекрасно построены, просторны и хорошо обставлены. В Порту-Карлосе, большой бразильской барраке, крайнем пункте, куда доходили баркасы, хозяин и его семья жили роскошно, у них был прекрасный дом и все что угодно, включая большое количество рогатого скота из Манауса.

На путешественника, который вопреки местному этикету не остановился в барраке или centro выпить хотя бы чашку кофе с резидентами, смотрели весьма неодобрительно. Люди, живущие в этой глуши, жаждали вестей из внешнего мира и только таким образом могли их получить. Увидеть новое лицо, побеседовать со свежим человеком было все равно, что снова приобщиться к далекому цивилизованному миру. На нашем пути вверх по реке мы останавливались в нескольких местах, но нигде не заставали ни души; по-видимому, все обитатели были заняты на своих estradas. Драгоценный каучук, винтовки, одежда, граммофоны и прочие вещи лежали свободно, и все-таки никогда ничего не пропадало. Иногда встречалось такое объявление: «Все здесь имеет владельца», но вряд ли эта надпись была необходима; воровство считалось всеми столь гнусным преступлением, что никто даже не помышлял о нем. Убийство и изнасилование — пожалуйста, но только не грабеж! По виду одного centro, расположенного далеко вверх по реке, можно было подумать, что хозяина убили: ползучие растения закрывали хижину, комки каучука — болачи — проросли травой, и все-таки ничего не было тронуто. Одна болача средней величины в те времена стоила примерно 30 фунтов стерлингов, и забрать их было очень легко — привяжи к лодке и буксируй за собой по воде.

Дикарей в этой части реки было немного, хотя до меня доходили слухи об изолированных группах, приходивших к centro и похищавших любой металлический предмет, который попадался на глаза. Иногда эти группы будто бы даже нападали на сборщиков каучука и убивали их. Когда-то многочисленное коренное население в результате войн с белыми сильно сократилось, и многие из оставшихся в живых индейцев ушли дальше вверх по реке.

Ночь мы провели в centro, где десятка два сборщиков каучука собрались отпраздновать Новый год. Хижина была однокомнатная, построенная на сваях в шести футах над землей — бразильцы предпочитают не спать на уровне почвы, и правильно делают. Все мы неплохо выспались, за исключением Виллиса, который, боясь дождя, подвесил свой гамак под полом хижины. Дело в том, что пол был сделан из неплотно прилегавших одна к другой досок волокнистого пальмового дерева, так что мы, лежавшие внутри хижины, никоим образом не были полностью изолированы от внешнего мира, так же как и Виллис от нас. Бразильцы шумно откашливались и отплевывались, и Виллис попал прямо под их обстрел.

Поблизости от этого места жила самая красивая женщина, какую я когда-либо видел. Она была бразилианка-метиска с длинными черными шелковистыми волосами, безупречными чертами лица и восхитительной фигурой. Одни ее большие черные глаза зажгли бы и святого, не говоря уже о легко воспламеняющихся латиноамериканцах диких тропиков. Мне рассказывали, что восемь мужчин из числа тех, кто заявлял на нее права, были убиты и что она сама зарезала одного или двух своих поклонников. Это была сущая дьяволица, живой прототип «дочери джунглей» из романа или фильма: уже один только взгляд на нее мог оказаться роковым. У нее было до сих пор двенадцать мужчин и, вероятно, будет еще больше.

Однажды мы заночевали в лесу около устья реки Яку. После того как я залез в свой спальный мешок, я вдруг почувствовал, как кто-то торопливо пробежал по моей руке и дальше по шее; это было что-то волосатое и омерзительное. Я смахнул это существо, и на тыльную часть моей руки упал гигантский паук apazauca. Мне не сразу удалось стряхнуть его, так упорно он цеплялся за руку. Мне необыкновенно повезло: он меня не укусил, а этот вид пауков очень ядовит, от его укуса человек иногда погибает.

В Росарио, где мы несколько дней дожидались, пока будет закончена подготовка к нашему дальнейшему плаванию вверх по реке, прибыл один боливиец, участник экспедиции, прошедшей вверх по Тауаману. Он рассказал, что на тридцать шестой день по отплытии из Порвенира они напали на след диких индейцев, преследовали их до реки Иаку, притока Пуруса, и взяли много пленных. «Экспедиция» эта, разумеется, была попросту охотой за невольниками. Убили много индейцев, но и белые потеряли немало людей. «Добыча» была с выгодой реализована, и оставшиеся в живых считали, что они счастливо отделались, так как далеко не все подобного рода экспедиции кончаются столь удачно.

— Была как-то организована одна экспедиция численностью не меньше восьмидесяти человек, — рассказывал боливиец. — Она прошла от реки Тауаману до Рио-де-Пьедрас, или Табатинги, которая берет свое начало недалеко от истоков Акри и Пуруса и вливается в Мадре-де-Дьос около Мальдонадо. Несмотря на такую многочисленность отряда, погибших от отравленных стрел оказалось так много, что остальные не решились продолжать путь и отступили. Там живет племя под названием инапари — это светлокожие люди, и они не любят, чтобы им досаждали. Возможно, они все это и сделали.

Донайре выглядел нездоровым, и я заподозрил у него глисты. Я дал ему соответствующее лекарство, и моя репутация врача окончательно установилась, когда он поправился от недуга, мучившего его многие месяцы. Он упорно пытался убедить меня принять вознаграждение, давая мне каучука на шесть contos, или 360 фунтов, и разразился слезами, когда я отказался принять гонорар.

Ко мне то и дело обращались с просьбами — зачастую слезными — нанести на карту какую-нибудь частную каучуковую концессию, предлагая головокружительные гонорары, и, возможно, если бы у меня не было своей работы, я бы не отказывался. Однажды мне предложили вознаграждение, эквивалентное 5400 фунтам стерлингов, за землемерную съемку, которую можно было бы проделать за три недели. Чтобы юридически закрепить за собой концессию, надо было прежде всего нанести ее на карту. Профессиональные топографы слишком боялись болезней и дикарей, чтобы рисковать здесь своей жизнью, хотя на этой работе они могли бы в короткий срок составить себе состояние. Что касается дикарей, то, я думаю, мы не встретили и полудюжины индейцев на всем пространстве между Росарио и истоками Акри. Один вид ружья устрашал их, и они исчезали, едва мы успевали их заметить. И уж меньше всего я думал о том, чтобы стрелять в них.

Многие признаки указывали на то, что дни расцвета каучукового промысла на реке Акри миновали, и, собственно говоря, он находится в упадке, как и повсюду в Боливии. Спрос по-прежнему был велик, цены высоки, но паразитирующие насекомые и свиньи наносили неисчислимый вред взрослым каучуковым деревьям, а молодые деревца, достигнув высоты всего лишь в пять-шесть футов, сморщивались и умирали. Я часто удивлялся, почему здесь не выращивают гевею, и мне отвечали, что все предпринятые попытки кончались неудачей. Возможно, трудности ее разведения могли бы быть преодолены, если бы не всеобщее стремление к быстрому обогащению. Один сборщик при существующих условиях мог добыть за год более двух тонн каучука — во всяком случае на Акри, и каждый зарабатывал столько, что никого не привлекала идея сажать каучуковые деревья и ждать пятнадцать лет, пока они подрастут.