24. Скверный сон. Предчувствия… Две тени. Во-первых, где люди? И во-вторых, где камни? Главный закон коммунистической партии. Динамитная шашка.

Когда Портвейн давеча пошутил, сказав, что ребятам на шахте снятся, наверное, богатые сны, – он оказался прав. Попал в самую точку. Заячьей Губе, и вправду, снились сейчас алмазы.

Однако, сон его вовсе не был приятным и радостным.

Никакой конкретной цельной картины – как это часто бывает в сновидениях – перед ним не возникало. Мелькали лишь разрозненные, странные, смутные кадры… И в каждом кадре фигурировали кристаллы. Самых разных размеров и форм, и цветов.

И маячили также какие-то люди. Но лиц их Николай не мог различить. Их смазывала, затмевала зыбкая пелена; словно бы туман, клубящийся над болотами, проник в его мозг и замутил сновидение.

Лиц он не видел – но голоса зато слышал неплохо. Люди говорили об алмазах. Об их красоте, о бесподобной их ценности.

И сквозь несмолкаемый гул голосов все время прорезался один, высокий и резкий голос, который твердил настойчиво: «Упрятано плохо! Упрятано плохо! Берегись!»

И был гортанный этот голос столь неприятен и мучителен, что Николай вдруг проснулся.

Он поднялся, весь мокрый, дыша тяжело и трудно, – как будто только что вынырнул из глубокой воды. Нашарил в темноте папиросы. Закурил. И подумал, вдыхая благодатный, успокаивающий дым:

«Вот же, чертовщина! Этот голос… Он мне знаком! Ну да, конечно, я же слышал голос Самурая – голос „серого палача“… Но что бы мог означать такой сон? К чему бы это?»

По своей натуре, по складу характера, Николай Заячья Губа являлся сугубым рационалистом. Он был далек от всякой мистики. И ни во что не верил. Но все-таки инстинкту своему он доверял, давно привык на него полагаться и, покурив, подумав, – пришел к выводу: скорее всего, алмазы и впрямь упрятаны плохо. Вчера, впопыхах, он на это не обратил внимания. А сейчас вот пришел сигнал…

«Мы положили мешки за третьей рудничной стойкой, – одеваясь, продолжал он размышлять, – а следовало бы – подальше! За пятой, или за шестой… Там, в самой глубине, действительно страшновато. Но там-то как раз и надежнее всего. И если уж я сам забоялся – вряд ли туда сунется кто-нибудь другой!»

– Эй ты, сурок, – толкнул он Ивана, – проснись.

– А? – Иван шевельнулся – но глаз не открыл. – Что?

– Пойдем в шахту!

– Зачем?

– Надо еще немножко поработать.

– Ну тебя к черту, – проворчал Иван. – Который теперь час?

– Ровно три.

– Ну, так и не мешай спать… Проваливай! Если нужно – поработаем утром.

Иван отвернулся лицом к стене и снова захрапел. А Николай стал натягивать сапоги. Он все-таки решил сходить в шахту!

Вскоре Николай уже пробирался под землей, по наклонной штольне. И он не видел, не знал, что на поверхности произошли кое-какие изменения.

Там, наверху, возле барака, появились две тени. Две неясные фигуры. И одна из них прошептала:

– Гляди, Малыш, дверь-то не заперта!

И другая, высокая фигура, ответила – тоже, шепотом:

– Они тут, падлы, совсем уж обнаглели… А ну – отворяй!

– Опять ты, – протяжно, сонно, не размыкая глаз, сказал Иван, – когда ж ты, ядрена мать, угомонишься? Я ведь сказал: утром…

– А ну, вставай! Живо! – услышал он. – И не вздумай шуметь.

Иван приоткрыл глаза. Увидел каких-то неизвестных людей. И на мгновение зажмурился – так страшны показались ему эти новые, невесть откуда взявшиеся, склонившиеся над ним лица.

– Кто вы? – погодя, спросил он. – Что вам надо?

– Где твои друзья? – Малыш пригнулся, упираясь ладонями в колени. – Отвечай, только – тихо!

– Какие друзья?

– Ну, все остальные… Кто здесь еще живет?

– Еще – Заячья Губа, – тихо проговорил Иван, – больше никого нету.

– А Интеллигент?

– В поселке – как обычно. Здесь он никогда не ночует.

– А этот тип – Заячья Губа, – вмешался в разговор Портвейн, – куда же он-то подевался?

– Хрен его знает… Ушел.

– Когда?

– Вроде бы недавно.

– И куда – ты, конечно, не знаешь? Даже не догадываешься? А?

– Да ведь я же спал! Он что-то лопотал – только я не понял толком. Не запомнил… Но чего же вы хотите?

К нему вплотную придвинулась обезьянья, ухмыляющаяся рожа Портвейна.

– Мы хотим знать, во-первых, – где люди? И, во-вторых, – где алмазы?

– Людей нету, – растерянно сказал Иван, – вы же сами видите.

– А камни?

– Так что ж камни. Тут их тоже нема. Они в другом месте.

– Где?

– Внизу где-то, в шахте…

– Ты точно говори – где?

– Видит Бог, не знаю.

– Как так? Кто же их прятал?

– Заячья Губа.

– А ты?

– Я все время в бараке оставался.

– Выходит, твой друг тебе не доверяет? – скривил губу Портвейн.

– Нет, почему? Каждый из нас занимался своим делом. Никола внизу шуровал, а я сторожил наверху.

– Ну, вот что, хватит! – прорычал тогда Малыш. – Надоело! Сейчас ты у меня все скажешь – как на духу, как в церкви.

И прикрыв рот Ивана одной рукой, Малыш хлестко ударил другою – по его щекам, по глазам, по скулам… Ударил несколько раз. Иван захрипел, задергался. Из рассеченной его брови потекла темная струйка крови.

И, вероятно, вид этой крови как-то по-особому подействовал на Портвейна. Неожиданно тот встрепенулся, взвизгнул. И навалился на Ивана, раздирая его одежду, рвя ногтями кожу на его груди, на животе…

Возня эта продолжалась минуты две. Потом Портвейн утих. Оh запыхался и сильно вспотел. От него шел острый чесночный запах. Отстранясь от Ивана, он сказал, отдуваясь:

– Эй, Малыш, убери-ка руку! Ты ему дышать не даешь.

– Так он же вопить начнет…

– Вряд ли начнет. – Портвейн присмотрелся к Ивану. – Кажется, он вообще уже не дышит.

– Неужто помер? – удивился Малыш. – Ай-яй… Не вовремя.

– Да нет, просто сомлел, обеспамятовал. Дай-ка воды! Вон там, в углу, бочка, – видишь?

Тотчас же появилась вода. Малыш притащил из угла всю бочку. И половину ее вылил на. лежащего. И затем Иван вздохнул, закашлялся, слабо застонал.

Взгляд его, поначалу мутный и бессмысленный, постепенно прояснился. Лицо перекосилось, как от безмолвного плача. Почерневшие губы раскрылись. И хриплым, надорванным голосом, Иван произнес:

– Не бейте. Я все скажу.

– Ну, вот и порядочек, – ухмыльнулся Малыш, – так бы и надо было – сразу… Так где же камешки? Действительно – в шахте?

– Да. Нужно пройти немного по главной штольне и свернуть в правый штрек. И там, за третьей по счету стойкой, они и лежат – все наши мешки.

– Ого! – Малыш присвистнул. – У вас уже целые мешки? Ну, лады.

И он поворотился к товарищу.

– Кто ж туда пойдет? Ты или я, или оба – вместе?

– Давай, уж лучше – я, – предложил Портвейн, распустив по лицу умильные морщины. – Я мальчик юркий, проворный. А ты – как слон. Еще застрянешь там где-нибудь… Сиди-ка лучше здесь и карауль этого типа. Я ему не очень-то доверяю.

– Я говорю правду, – прохрипел Иван, – чего уж теперь скрывать!

– Ты знаешь, каков главный закон коммунистической партии? – игриво спросил его Портвейн.

– Н-нет…

– Главный закон: «доверяй – но проверяй!» Понял? Вот то-то. Мы, хоть и не коммунисты, но законы знаем, чтим.

Николай Заячья Губа, спустившись в шахту, сразу же понял: товар, в самом деле, «упрятан плохо»!… Инстинкт не обманул его. И он начал действовать. Перетащил на новое место мешки, старательно замаскировал их, засыпал кусками мелкой породы. И ушел только тогда, когда убедился: все сделано чисто, надежно.

Выбравшись снова на поверхность, Николай посмотрел на темный силуэт барака… Теперь можно было бы, пожалуй, спокойно отдохнуть, уснуть.

Но вместо того, чтобы направиться к дому, он вдруг круто поворотил в сторону.

И в этот-то момент, возле шахтной воронки, как раз и появилась тощая, сутулая фигура Портвейна. Так что они чуть-чуть не столкнулись – и разминулись прямо-таки чудом!