– Прогонят, – пожал плечами Аким, – что же еще? А скорее всего, сами разбегутся…

– А напасть, убить, они разве не могут?

– Напасть? – Аким нахмурился. – Убить? С какой стати? Уж не думаешь ли ты, что якуты приносят своим духам человеческие жертвы?

– Да я не о том, – нетерпеливо проговорил капитан. – Я что хочу сказать? Люди же ведь знают, что шаманство – дело запретное, тайное… И потому должны бояться непрошенных свидетелей. Не так ли?

– Бояться, конечно, должны, – кивнул Аким. – Но все же… Я что-то не соображу – куда ты гнешь?…

Он проговорил так. Умолк, насупившись. И внезапно воскликнул, осененный догадкой:

– Ах, так вот ты о чем! Вот о чем. Ты думаешь, что старый Нюргун замешан в недавнем убийстве…

– А почему бы и нет? – прищурился Самсонов.

– Нет, нет, – покачал головой Аким, – никогда не поверю.

– Но почему?

– Да ведь Нюргун, я повторяю, далеко не дурак! И он знает, что религия сейчас уже не преследуется так, как раньше.

– Но и не поощряется.

– Это ясно. Однако больших строгостей уже нет… А вот за убийство закон наказывает беспощадно. И тут уж не отвертишься. Могут даже и к высшей мере приговорить. Ведь могут?

– Вполне.

– Ну, вот… И ты сам посуди: какой же ему смысл?…

В этот момент дверь избы распахнулась, и в комнату вошел– почти вбежал – рослый парень, одетый в замшевую парку[18]. Его голова была повязана пестрым платком.

Он быстро и взволнованно заговорил о чем-то. И лицо председателя сразу же напряглось и посуровело.

Якутский язык капитан знал, но не блестяще. А когда говорили быстро – совсем почти ничего не понимал. Но все же он сумел разобрать, что речь идет о Холме Пляшущего и о какой-то находке…

Он вопросительно посмотрел на Акима – и тот проговорил, нахмурясь:

– Вот новость – как раз для тебя! На холме найден чей-то труп.

– Кто нашел? – спросил капитан, торопливо вставая из-за стола.

– Вот этот парень. Наш пастух.

– А что он делал на холме? Ваши люди туда, кажется, не ходят…

– Вообще-то не ходят, верно, – сказал Аким, – место там скверное. Но так уж получилось…

– Я оленя искал, – сказал по-русски пастух, обращаясь теперь уже прямо к Самсонову. – Есть у нас один верховой олень – сильный, хорошо обученный, но с придурью… Как только его отпустят, он сразу норовит уйти куда-нибудь.

Ну, и мне на этот раз показалось, что он забрел на холм. И я тоже – туда… А там, смотрю, человек лежит. Не дышит.

– Когда ты там появился?

– Час тому назад…

– Человек этот – кто? Из ваших? Вообще – якут?

– Да нет, чужой… Русский.

– И ты никогда его не видел раньше? Не встречал гденибудь на прииске?

Задавая все эти вопросы, капитан поспешно надевал шинель, затягивал ремень, проверял оружие.

И Аким тоже оделся, сорвал с гвоздя охотничий карабин. И потом повернулся к Самсонову:

– Пошли?

– Нет, погоди, – сказал капитан. Голос его изменился, стал резким, командным. – Я пойду вдвоем с парнишкой. А ты давай – на прииск! Знаешь моего помощника Кравцова?

– Так точно, знаю, – привычно, по-военному, вытянулся бывший старшина.

– Передашь ему вот эту записку.

Самсонов набросал карандашом несколько слов в блокноте. Вырвал страничку. Сложил ее аккуратно. И протянул Акиму.

– Передашь – а потом поведешь следственную группу к холму.

А спустя еще часа полтора, на вершине холма толпились люди, слышался гул голосов, пылали костры.

Следственная группа вела обычную свою работу. Криминалисты осматривали и обмеряли место происшествия, фотографировали в разных ракурсах труп, составляли протокол…

И как всегда, в сторонке прохаживался капитан Самсонов, угрюмо посасывал трубку, думал.

А в нескольких километрах от него, среди сырых кустов и чахлых лиственниц, сидели Малыш и Портвейн и напряженно всматривались во тьму.

Странный красноватый свет, озаривший вершину Холма Пляшущего, вызвал у них недоумение и беспокойство. И Портвейн пробормотал:

– Черт возьми, что там такое? Пожар, что ли?

– Ну какие сейчас, по весне, могут быть пожары? – возразил Малыш. – Нет, там очевидно костры горят… Большие костры! Непонятно только: зачем их развели?

И покосившись на товарища, добавил мрачно:

– Вот видишь, если бы мы, едрена мать, перебрались туда, – если б я тебя послушался, – мы бы тоже теперь там горели!

– Уж конечно, – понурясь, проговорил Портвейн, – горели бы синим пламенем. Вот так вот живешь и не знаешь: где суждено найти, где потерять?… Все, брат, от судьбы зависит.

– Да-а, – шумно вздохнул Малыш, – судьба нас уберегла – прямо на диво…

Да, судьба их уберегла – прямо на диво! Она и раньше их оберегала, хранила. И вот опять они уцелели. Неизвестно только – надолго ли?

19. Разговор возле старой шахты. Скверный знак. Береженого Бог бережет. Ночные раздумья капитана Самсонова.

Красноватый свет, озаривший вершину холма, видели в эту ночь также и наши старые знакомые – Заячья Губа, Иван, Игорь…

Они стояли – все трое – возле старой шахты, смотрели на дальние отблески костров и переговаривались негромко.

– Нашли, значит, – гнусавым голосом проговорил Николай, – представляю, что там сейчас творится!

– Поздновато все-таки нашли, – отозвался Иван. – Ведь прошла уж почти неделя! И все это время серегин труп валялся на поляне, в сущности, на виду.

– Но это же Холм Пляшущего, – сказал Игорь, – ты забываешь, какая у него репутация! Туда не ходят, боятся…

– И правильно делают, что не ходят, – криво усмехнулся Николай. – Я сам, как попал туда, сразу завибрировал… Почувствовал себя неуютно… А уж меня-то, кажется, испугать трудновато!

– А как ты думаешь, кто же все-таки прикончил Сергея? – спросил, помолчав, Иван. – Ведь не духи же, в самом-то деле…

– Что ж я тебе могу сказать? – поднял плечи Николай. – Не знаю… Дело темное… Кому-то, наверное, понадобилось. Только вот – кому?

– Это-то и интересно, – пробормотал Игорь, – кому? И зачем?

Он покосился на Николая. И вдруг добавил, подмигивая:

– Послушай, а может это ты сам его – своими руками?… Ведь ты же тогда за ним гнался по тайге, был зол, грозил поквитаться… Давай, выкладывай, чего уж там. Не стесняйся! Дело прошлое.

– Что-о-о? – тихо и гневно сказал Николай. – Черт возьми, да ты сдурел? Чего ты тут лопочешь, на что намекаешь? Ну, правда. Я был тогда зол. И если бы догнал Сергея сразу – не знаю, что бы с ним сделал… Но в том-то и суть, что я опоздал. В том-то и суть! И ты свои подковырки брось.

Заячья Губа заметно разнервничался. Лицо его потемнело. И последние слова он прокричал, задыхаясь, брызгая слюной:

– Слышишь – брось! Кончай! Надоело!

– Да ладно, старик, не психуй, – примирительно сказал тогда Игорь, – ну, чего ты пенишься… Я просто пошутил. Или ты шуток не понимаешь?

– Ничего себе – шутки, – проворчал, закуривая, Николай. – За это, знаешь, голову отвинчивают.

На минуту воцарилось общее молчание. Затем Иван произнес уныло:

– Ох, чувствую я, ребята, что серегина смерть – это только начало. Это скверный знак! Скоро и до нас, до каждого, дойдет своя очередь.

– Ты вот что… Ты панику тут не разводи, – зло сказал Николай. – Что это еще за бред? Какой такой «знак»? Чепуха…

– Да нет, пожалуй – не чепуха, – сказал Игорь. И обвел прищуренным взглядом товарищей. – Панику, конечно, разводить ни к чему… Но все же, давайте-ка, братцы, подумаем о деле. О том, как нам теперь быть? Ездить сюда, я считаю, больше уже нельзя. И вообще, надо на время затаиться… Береженого, как говорится, Бог бережет.

– Н-да, ты, в общем, прав, – медленно произнес Заячья Губа. – Затаиться, так или иначе, придется… Раз уж они, гады, там появились – скоро их и здесь надо будет ждать! Это – как дважды два.