На этот клюв и указал сейчас Николай.

– Смотрите, братцы, – воскликнул он, – вот, обо что расшибся наш лейтенантик, – понимаете? – Он махнул рукой. – Эй, кто-нибудь… Хотя бы ты, Козел! Возьми-ка мотоцикл, разгони его и хряпни об эту глыбищу.

Затем он с улыбочкой протянул Игорю гаечный ключ.

– А это я, кстати, у тебя позаимствовал. Хороший инструмент. Держи!

Спустя минуту, все было кончено.

У придорожного валуна лежал покореженный, с разбитой фарой, мотоцикл. А рядом с ним – тело коменданта. Человек был уже мертв, не дышал, но мотоцикл еще жил какое-то время: что-то потрескивало в железном его нутре, пощелкивало, слабо жужжало…

Собираясь уходить, Николай окинул критическим взглядом эту картину – точно так, как оглядывает художник очередное свое произведение. Затем нечто новое пришло ему в голову. Он озабоченно поджал губы. Поспешно вытащил из внутреннего кармана алюминиевую плоскую флягу. Отвинтил крышку. И обрызгал спиртом лицо и одежду убитого.

– А это еще что за фокус? – недовольно поморщился Козел. – Зря только добро переводишь. Дал бы лучше нам…

– Не мельтеши, – небрежно сказал Николай, – достанется всем…

Он отхлебнул из фляжки. Крякнул. И пустил ее по кругу. Утирая рот рукавом, Игорь сказал:

– Послушай, а ты уверен, что комендант вообще был пьющий?

– А кто здесь, в Заполярье, не пьет? – вопросом на вопрос ответил Заячья Губа. – Все правильно, старик, все точно. Так будет надежнее. И хватит об этом!

Вскоре самосвалы разъехались. Один – на север, к алмазному карьеру, другой – на восток, к каменоломне.

Они вовремя успели покинуть злополучный этот перекресток… Когда Игорь сворачивал на бревенчатую гать, вдали, сквозь болотные заросли, замигали фары идущей с прииска машины.

– Наше счастье, – пробормотал Игорь, – что машин на трассе пока мало, и ходят они редко… И особенно редко – в такую вот пору, под самое утро, когда все уже устали, и никто никуда не спешит.

– А кто выбрал этот час, а? – высокомерно спросил Николай. – Кто все продумал?

– Ты, ты, – усмехнулся Игорь, – все ты, подпольный гений! Одно только скверно: больно уж ты кровь любишь…

– А ты что же, хотел бы все время оставаться чистеньким? – возбужденно, брызгая слюной, сказал Николай. – Чистеньким, стерильным?

– Ну, при чем здесь – стерильным? – возразил Игорь. – Я о другом… А в принципе, я, конечно, тоже не ангел.

– Да уж знаю, – мигнул Николай, – слыхивал. Были когда-то и у тебя мокрые дела, ведь так? Я не ошибся?

– Что ж, были, конечно, – кивнул Игорь, – куда денешься? Но если уж мне и приходилось кого кончать, то в честной драке, в поножовщине… И когда можно было обойтись без лишней сырости, я обходился! Все-таки ведь я был не налетчиком, не бандитом, а вором. Классным вором – к слову сказать… И у нас, у урок, особым шиком всегда считалось – сделать дело чисто, без шороха.

– У вас! – фыркнул Николай. – Что от вас теперь осталось-то? Одни только сказки, легенды. Старый блатной мир кончился! Пришли новые люди. Деловые.

– Такие, как ты?…

– Хотя бы и такие. А что? Чем я тебе плох? Ведь это ж я предоставил тебе шанс раскрутиться, вылезти из дерьма… Ну, а кровь – что ж… Если посмотреть трезво.

так это ж вода! Ученые так и утверждают, что она по составу схожа с морской водой. И, стало быть, цена ей три копейки.

– Н-ну, как знаешь, – сказал Игорь. – В конце концов, не мне тебя учить.

– Вот это верно.

– Но на всякий случай, запомни: есть вещи, которые судьба не прощает, за которые она наказывает…

– Да брось ты, – возмущенно проговорил Николай. И даже отодвинулся слегка. – Что ты мне тут проповеди читаешь? Судьба, судьба! – передразнил он, гнусавя. – Какая такая Судьба? Ты что, имеешь в виду Господа Бога? Или этих дурацких духов? Так я плевать хотел на это на все!… Плевать, плевать!

Он закурил, ломая спички, окутался в дым. Игорь проговорил негромко:

– Я тебе, дурак, никаких проповедей читать не намерен. Просто хотел напомнить старое блатное правило: чем меньше сырости, тем легче путь! Вот ты сказал, что капитан Самсонов – опытный, бывалый. И он мог бы заинтересоваться происшествием… Что ж, теперь-то он наверняка заинтересуется! И если он в конце концов докопается до чего-нибудь – это и будет Рука Судьбы. Я уже объяснял: судьба иногда карает, наказывает. И сильнее всего она карает за подлость и за глупость! Ну, а насчет того, что тебе на все плевать – поостерегись маленько, побереги слюну.

Некоторое время они ехали молча. Игорь – угрюмо глядя вперед, на дорогу, Николай – забившись в темный угол кабины.

Когда в туманной мгле, впереди, засияли огни каменоломни, Николай сказал:

– Ну, хорошо, пофилософствовали – и хватит! Теперь – о деле… Я из кабины не выйду, притырюсь здесь. А ты постарайся-ка все провернуть без задержки. Погрузишься – и гони во весь дух! Меня уже, черт возьми, заждались.

– Где же тебя потом ссадить? – спросил Игорь.

– Да где угодно, – уклончиво проговорил Заячья Губа. – Хоть на краю поселка, хоть в самом центре. Главное – побыстрее! Ведь я пообещал, что буду на месте – в пять… А сейчас уже четверть шестого… И когда же я теперь попаду в поселок? Еще через час? О, проклятое время, всегда его не хватает, всегда его – в обрез!

– Теперь все будет зависеть от экскаваторщика, – отозвался Игорь, – если он не затянет, не подведет…

И экскаваторщик не затянул, не подвел! Тяжело нагруженная машина вскоре пошла обратно. И когда она затем приблизилась к месту скрещения дорог, Игорь невольно напрягся, как-то поджался весь, полагая, что там уже толпятся люди; ожидая, что вот сейчас его непременно встретит суровый милицейский патруль.

Те же чувства, вероятно, испытывал и Николай: он вцепился ногтями в плечо Игоря и шумно задышал…

Но нет, на перекрестке все было тихо. Стало быть, труп коменданта пока еще никто не заметил. Да это, в какой-то мере, было понятно, ведь роковой валун находился за краем дороги – метрах в шести от нее. А темнота, к тому же, еще не кончилась. Наоборот, в ранний этот, предутренний час, она стала особенно мрачной, густой.

Звезды уже выцвели, слиняли. Небо опустело; его заливал теперь беспросветный мрак. И с окрестных болот приполз и окутал землю клочковатый, белесый, пахнущий гнилью, туман.

Когда машина пролетала мимо валуна, Николай сказал удовлетворенно:

– Порядочек! Все шито-крыто… Тревога поднимется, когда рассветет. А к тому времени ты уже будешь спокойно дрыхнуть у себя в бараке!

– Н-да, – пробормотал Игорь, – пожалуй…

– И этот твой Самсонов, будь он хоть сам Шерлок Холмс, ни в чем не посмеет тебя упрекнуть, ни к чему не сможет придраться.

Прошло еще полчаса. Самосвал въехал на вершину холма – на главную улицу нового свайного поселка. Здесь, в эту пору, было на редкость пусто. Ни одно окно не светилось сквозь зыбкую пленку тьмы. Ни один сторонний звук не тревожил сонный покой. Спали даже собаки.

– Стой! – приказал Заячья Губа.

Он легко спрыгнул наземь, махнул Игорю рукой. Подождал, пока машина отойдет и скроется, и повернул, посвистывая, в ближайший переулок.

Он шагал, вполне удовлетворенный, уверенный в себе. И не слышал, не замечал, что вслед за ним – беззвучно скользя меж домов и ловко прячась за сваями – крадется какая-то смутная тень, какая-то трудно различимая фигура.