По четвергам, в 11.00, открывая свой семинар, Дау говорил: «Точность — вежливость королей».

Лев Давидович уделял ученикам много времени. Он, правда, не давал им тем и порой повторял: «Думать за вас не будет никто! Я не подрядился за вас мыслить».

Однако он всегда внимательно выслушивал ученика, и тот знал, что Дау всегда найдёт для этого время.

«Начиная работать и углубляясь в какую-то определённую узкую область, теоретик должен a priori владеть исходными представлениями и методами всех разделов теоретической физики, и это открывает для него возможность использования далёких аналогий, не связанных, на первый взгляд, результатов и тем самым способствует развитию интуитивного физического мышления».

Эти слова Ландау приводит в своих воспоминаниях один из его учеников, академик Юрий Каган.

Другой ученик, Борис Иоффе, как-то услышал от учителя:

– Как вы можете решать задачу, если вы заранее не знаете ответа?

По мнению Бориса Иоффе, Ландау очень был бы нам нужен сейчас не только как физик, прокладывающий новые пути в науке, научный лидер, но и как человек, поддерживающий своим авторитетом чистую моральную атмосферу в науке, бескомпромиссный враг всякой фальши и суесловия.

О том же в своё время говорил и академик Померанчук: «Вы не можете себе представить, какую громадную ассенизаторскую работу проводил Дау в теоретической физике».

Известно, что физики боялись опубликовать сырую статью. Все знали, что Ландау моментально заметит просчёты и пощады не будет. Существовало мнение, что протащить свой результат сквозь эшелоны ландауского скепсиса очень трудно для всех, кто работал непосредственно в его отделе, ибо он, как заведующий отделом, считал себя ответственным за статьи своих сотрудников и всегда их прочитывал.

Побывав в научных центрах Европы, Дау возмечтал поднять физику, царицу наук, на должную высоту. Его программа была грандиозна: подготовка высококвалифицированных специалистов, издание научного журнала, созыв научных конференций с участием лучших физиков мира.

«Размах, достойный Петра Великого», — прокомментировал эту программу один из первых учеников Ландау.

Летом 1932 года Лев Давидович Ландау перевёлся из Ленинграда в Харьков, в Украинский физико-технический институт, УФТИ. Здесь работал отличный коллектив, и с приездом Ландау они готовы были сдвинуть с места горы. Дау был в постоянном контакте с экспериментаторами, работа кипела.

Вот документ тех лет:

Москва, Кремль, товарищу Сталину

Украинский физико-технический институт в Харькове в результате ударной работы к XV годовщине Октября добился первых успехов в разрушении ядра атома. 10 октября высоковольтная бригада разрушила ядро лития. Работы продолжаются.

Жаль только, что многие из этих талантливейших людей пять лет спустя погибли в сталинских застенках. Та же участь ожидала и Ландау, но он вовремя покинул столицу Украины, проработав в ней до начала 1937 года. И как много он успел сделать!

«После переезда Ландау в Харьков УФТИ стал одним из лучших мировых центров физической науки», — свидетельствует пресса.

До начала массовых репрессий физики относились к властям уважительно. Александр Ильич Ахиезер вспоминает, что когда Дау увидел его китель и сапоги, он спросил:

– Как вы одеты?

– Я одет под товарища Сталина, — ответил Александр.

– А я под товарища Ленина, — парировал молодой профессор.

Дау терпеть не мог, когда к нему обращались с серьёзными вопросами на ходу, где-нибудь в коридоре или на лестнице. Быть может, он отвечал слишком резко от неожиданности, это прекрасно описал Элевтер Луарсабович Андроникашвили:

«Обычно «наукообразный» (так назывались молодые научные работники), желавший поинтересоваться мнением Ландау, долго стоял за дверями лаборатории и прислушивался к разговорам, которые Дау вёл со своими сотрудниками, разгуливая по длинному коридору Капичника. Удостоверившись, что Дау находится в хорошем настроении, жаждущий приобщиться выскакивал из-за дверей и скороговоркой выпаливал свой вопрос:

– Дау, я хотел спросить вас…

– Чушь! — кричал Дау, не дослушав вопроса, и жаждущий немедленно скрывался за дверью.

Конечно, репертуар его выкриков был богаче: «ахинея», «галиматья», «глупости», «ерунда», «позор говорить такие вещи» — необычайно разнообразили реакцию Дау на задаваемые ему вопросы.

Нехорошо ругать товарищей только за то, что они задали вопрос в неудачной форме. Но я считаю, что в этом были повинны обе стороны. Во-первых, по крайней мере неполитично выскакивать из засады хоть с дурацкими, хоть с умными вопросами на человека, который вздрагивал при этом от неожиданности и, пугаясь, терял ход своей мысли. Во-вторых, нельзя так панически бояться прослыть недостаточно умным человеком и при первом же несогласии, хотя бы и высказанном в такой шокирующей манере, прятаться за ту же дверь, из-за которой ты только что выскочил.

Иногда я говорил:

– Дау, почему вы так нетерпимы к чужим недостаткам и готовы сожрать живьём человека только за то, что он задавал вам вопрос в не совсем продуманной форме?

– Что вы, Элевтерчик, — говорил Дау. — Я никогда и никого не обижаю, и я никогда никого не сожрал. Я вовсе не язычник, наоборот, полон христианского смирения. Но я выполняю свой долг и просто защищаю науку от этого…

Тут я его перебивал, чтобы не услышать слов, обидных для моих товарищей, ибо я предполагал, что одно из таких слов вот-вот должно было сорваться с его уст.

– Может быть, вы и не язычник, — говорил я, переводя разговор на его любимую тему. — Но уж наверняка вы как минимум магометанин, потому что ваша теория по вопросу о взаимоотношениях с женщинами полностью вас разоблачает.

– Я не отрицаю, — возражал мне Дау, — что я красивист. Но это ещё не значит, что я магометанин. Зато вы типичный душист, и я вас за это презираю! Фу! Как можно быть душистом?! Послушайте, — кричал он проходившим мимо, — у нас объявился новый душист, это Элевтер, который больше всего ценит в женщине душу вместо того, чтобы любить её за красоту! А ещё грузин! А ещё усы носит! Как вам не стыдно быть душистом?! — восклицал он театральным голосом.

Разговаривать на подобные темы он мог подолгу, притом был крупным теоретиком в этой области. Он подсчитал «модуль» города для многих городов. «Модуль» по Ландау — это отношение числа красивых женщин к общему числу женщин минус красивые. На вопрос, правда ли, что он записывает адреса и телефоны знакомых женщин не в алфавитном порядке, а в порядке убывания красоты, он только хохотал, не отрицая обвинения…

Создавая себе репутацию человека нехраброго, он на самом деле постоянно совершал очень смелые поступки. Да и вся его борьба за свои научные идеи, разве это не смелость?

По существу, Ландау всегда был очень добрым, многим своим друзьям оказывал материальную помощь. И несмотря на все свои наскоки на людей и на воинственные выкрики, он никому не делал и не желал зла. Но внушив себе, что тот или иной человек является плохим физиком, Ландау сохранял это представление, часто неправильное, на долгие годы».

Андроникашвили часто встречался с Дау, любил его и понимал, как никто. В его воспоминаниях есть очень меткие заключения:

«Ему сопутствовал успех в науке. Состояние творчества было его постоянным состоянием. Творчество же он считал наивысшей радостью человека. И эта радость постоянно его сопровождала. Вот почему за несколько лет творческой дружбы с ним я видел его только в хорошем настроении, только весёлым. Помню не более двух исключений: он был огорчён, когда его не пригласили на правительственный приём в честь 225-летия Академии наук СССР, когда в Москву приехало много иностранных гостей. Второй случай был связан со снятием с поста директора института Петра Леонидовича Капицы. Дау в эти дни был очень расстроен и растерян.

«Авторитеты» для него ничего не значили. Ни президенты Академии наук, ни академики, ни министры. Всем людям он стремился дать соответствующую оценку, при этом часто ошибался».