– Вполне.

Дэнджефилд откинулся на спинку стула и вновь начал изучать потолок.

– Вчера вы прилетели рейсом «Юнайтед», и в аэропорту Даллеса вас встретил Джонни Раффо с катафалком, на котором обычно разъезжает по Вашингтону Коул. В половине седьмого Раффо оставил вас в отеле, а часом позже увез оттуда. Без десяти восемь вы приехали в дом Коула и пробыли там до одиннадцати, а потом катафалк доставил вас обратно в отель. Вы никому не звонили. Я лег спать в два часа ночи, а встал в шесть утра, чтобы добраться сюда к восьми. Я живу в Боувье, знаете ли.

– Вы мне говорили.

– А вот кое-чего я вам не сказал.

– Что именно?

– Я не хочу, чтобы с Чарльзом Коулом что-то случилось.

– Он тоже. Дэнджефилд фыркнул.

– Можете поспорить на последний доллар, что не хочет. Положение у Чарльза Коула незавидное. Мало того, что Анджело сосет из него деньги, так он еще поссорился с Джо Лозупоне, а ссоры с ним я бы не пожелал и своему врагу. Чарли говорил вам об этом?

– В самых общих чертах.

– Я знал одного парня, с которым Джо Лозупоне поссорился в начале пятидесятых годов. Так Лозупоне прикинулся овечкой, обещал все забыть и пригласил этого парня на обед. Когда все наелись и напились, друзья Лозупоне достали ножи и разрезали этого парня на мелкие кусочки. А их жены, в роскошных туалетах, ползали по полу на руках и коленях, убирая то, что от него осталось.

– И что вы после этого сделали?

– Я? Ничего. Во-первых, не мог ничего доказать, а во-вторых, Джо не нарушил ни одного федерального закона.

Я встал.

– Пожалуй, все-таки выпью.

– Прекрасная идея.

Я взял два чистых бокала и прогулялся в ванную за водой. Вернувшись, спросил Дэнджефилда, разбавить ли ему виски. Он отказался. Я налил ему на три пальца чистого виски, себе – поменьше и добавил воды.

– Вы не похожи на человека, который привык пить виски в восемь утра, – прокомментировал Дэнджефилд, когда я протянул ему бокал.

– Только не говорите тренеру, – усмехнулся я.

– У вас цветущий вид. Вот я и подумал, долго ли вы сможете сохранить его.

– Я думал, вас заботит Коул, а не я.

– Меня не заботит старина Коул. Я лишь хочу, чтобы с ним ничего не случилось до того, как он все принесет.

– Что все?

– Некую информацию, которую он уже два года обещает передать нам.

– О ком?

– О Джо Лозупоне, о ком же еще.

– У него ее больше нет, – и я откинулся назад, готовый насладиться изумлением Дэнджефилда.

Он, однако, отреагировал не так, как я ожидал. На мгновение оцепенел, затем поставил бокал на стол, оглядел гостиную, наклонился вперед, оперся локтями на колени и уставился в ковер.

– Что значит, у него ее больше нет? – едва слышно спросил Дэнджефилд.

– Информация у Анджело. В Сингапуре.

– У Коула должны быть копии, – он не отрывал взгляда от ковра.

– Как видите, нет.

– Он сам сказал вам об этом, не так ли?

– А как иначе я мог это узнать?

– Вы не лжете, – сообщил он ковру. – Нет, вы не лжете. Вы не так умны, чтобы лгать.

Он поднял голову, и мне показалось, что его глаза переполняла острая тоска. Но выражение глаз тут же изменилось, так что, возможно, я и ошибся.

– Я никогда не был в том доме, знаете ли, – выдохнул он.

– В каком доме?

– Коула. Мы работаем вместе уже двадцать три года, и я ни разу не был в его доме. Я слушал его болтовню насчет взаимодействия и компромиссов в десятках баров самых захудалых городков Мэриленда, и слушал, не перебивая, потому что он всегда поставлял нам нужную информацию. Я сидел в этих паршивых барах, пил дрянное виски, а он трепался и трепался об «общих целях» и «саморегулировании преступного мира». Можно выслушать что угодно, если в итоге получаешь то, за чем приехал. И все это время я умасливал его ради одного. Только одного.

– Джо Лозупоне, – вставил я. Дэнджефилд с упреком посмотрел на меня.

– Вы думаете, это забавно, да? Вы думаете, я должен впасть в отчаяние, потому что кто-то украл сведения, за которыми я охотился двадцать пять лет? У вас отменное чувство юмора, Которн.

– Двадцать пять лет – большой срок, и я не говорил, что это смешно.

Дэнджефилд вновь продолжил беседу с ковром, обхватив руками свою большую голову.

– Все началось во время Второй мировой войны. С талонов на бензин, которые циркулировали на черном рынке. Но вы, наверное, слишком молоды, чтобы помнить их.

– Я помню. Моему отцу приходилось их добывать.

– Тогда я вышел на Лозупоне. Талонов у него было на сто миллионов галлонов, и он потихоньку торговал ими, но успел сбыть всю партию какой-то мелкотне, прежде чем мы поймали его с поличным. Талоны, конечно, мы забрали, но Лозупоне вышел сухим из воды.

– Выпейте еще, – предложил я. – У вас поднимется настроение.

Но Дэнджефилд исповедовался ковру.

– После войны он расширил сферу своей деятельности. Бюро поручило мне следить за ним. Мне одному. Я наладил отношения с Коулом, и на основе получаемой от него информации посадил за решетку многих и многих, но не мог и близко подступиться к Лозупоне, состояние которого росло как на дрожжах. Чем он только теперь ни занимается! Грузовые перевозки, фабрики по изготовлению одежды, банки, профсоюзы, даже инвестиционные фирмы, а деньги туда поступают от азартных игр, приема ставок, проституции и прочей преступной деятельности. Сейчас у него миллионы. Знаете ли, мы с Лозупоне практически одного возраста. Он послал свою дочь в Уэллсли, а я, с превеликим трудом, в университет Мэриленда. Он не окончил и восьми классов, а у меня диплом юриста. У него в заначке по меньшей мере тридцать пять миллионов, а у меня на банковском счету 473 доллара 89 центов, да еще на две тысячи облигаций, которые я никак не переведу в наличные.

– Вы взяли не ту сторону.

Тут он посмотрел на меня и покачал головой.

– Может вы и правы, Которн, но уже поздно менять союзников. Приглядитесь ко мне. Двадцать пять лет я ловил жуликов, бандитов, мошенников. Я сам стал таким же, как они. Говорю на их языке. Иногда мне даже кажется, что я их люблю. О боже, вы наверняка представляли себе, кто окажется за дверью, когда я крикнул: «ФБР». Вы ожидали увидеть молодого супермена в строгом костюме, с безупречными манерами. А что получили. Старика пятидесяти одного года от роду, одетого в рванье, с манерами свиньи, не так ли?

– Мне кажется, вам надо выпить.

– Знаете, почему я так выгляжу?

– Почему?

– Потому что им это не нравится.

– Кому?

– Всем этим эстетам в Бюро. Ну и черт с ними. Я прослужил двадцать семь лет, осталось еще три года, и я знаю больше, чем все они, вместе взятые, поэтому попрекать меня они не станут. Я работаю с Чарли Коулом, и только поэтому им придется гладить меня по шерстке.

Я подошел к нему, взял пустой бокал, налил виски и протянул ему.

– Вот, выпейте, а потом можете поплакать у меня на плече.

Дэнджефилд принял у меня бокал.

– Я слышал, вы чуток свихнулись, Которн. Что-то у вас с головой?

– Правда?

– Парни с побережья говорят, что вы тронулись умом, потому что взяли на себя вину за смерть старины Анджело.

– Что еще сказали вам эти парни?

– Что Коллизи и Полмисано начали выкручивать вам руки.

Я сел на диван, положил ногу на ногу.

– Можете сказать парням, что они правы.

– Так что хочет от вас Чарли Коул?

– Во-первых, чтобы я освободил его от шантажа Анджело.

– Анджело в Сингапуре. Я слышал, процветает.

– Это вы передали Коулу его фотографии?

Дэнджефилд кивнул.

– Да. Мне стало известно, что Чарли переводит крупные суммы из Швейцарии в Сингапур. И предположил, что деньги идут к Анджело. Я оказался прав?

– Безусловно.

– Чем же Анджело прижал его?

– Утащил всю информацию, которую Коул скармливал вам двадцать лет. И пообещал, что передаст все его друзьям в Нью-Йорке, если не будет регулярно получать деньги.

Дэнджефилд почесал нос, нахмурился.