– Это слишком поздно. У меня неотложное дело, Саймон.

Паксман вздохнул. Ну конечно, в гениальной голове этого зануды-ученого родилась какая-нибудь новая интерпретация одной фразы из передававшейся по иракскому телевидению речи, и эта интерпретация должна была изменить ход истории.

– Все равно с ленчем ничего не выйдет. У нас здесь важное совещание. Могу предложить выпить по кружке пива. Например, в «Хоул-ин-зе-Уолл», это паб под мостом Ватерлоо, отсюда совсем недалеко. Скажем, в двенадцать часов. Могу уделить полчаса, не больше, Терри.

– Этого больше чем достаточно. Увидимся, – согласился Мартин.

В начале первого Паксман и Мартин сидели в пабе, над которым громыхали поезда, направляющиеся на юг – в Кент, Суссекс и Гемпшир. Мартин, не называя имени, пересказал все, что утром сообщил ему по телефону Моше Хадари.

– Черт побери, – прошептал Паксман (соседний столик тоже был занят). – Кто вам это сообщил?

– Не могу сказать.

– Это ваш долг.

– Послушайте, он и так многим рискует. Я дал ему слово. Он ученый, профессор. Это все, что я могу сказать.

Паксман задумался. Ученый, который хорошо знает Терри Мартина. Конечно, тоже арабист. Возможно, внештатный сотрудник Моссада. Как бы то ни было, информацию следовало передать в Сенчери-хаус, и без промедлений. Паксман поблагодарил Мартина, оставил недопитый бокал и поспешил вернуться в обшарпанное здание, которое называли Сенчери-хаусом.

Стив Лэнг был на месте; он тоже ждал совещания. Паксман отвел его в сторону и рассказал новость. Лэнг тотчас же доложил самому шефу.

Сэр Колин, который никогда не был склонен к преувеличениям в оценке людей, назвал генерала Коби Дрора «невероятным занудой», отказался от ленча, распорядился, чтобы ему в кабинет принесли что-нибудь перекусить, и отправился на верхний этаж. Оказавшись в своем кабинете, он по самой надежной линии связи позвонил лично директору ЦРУ судье Уилльяму Уэбстеру.

В Вашингтоне было только восемь тридцать, но судья привык вставать с петухами и сам ответил на звонок. Он задал британскому коллеге пару вопросов об источнике информации, посетовал на отсутствие таких сведений, но согласился, что это дело нельзя оставлять без последствий.

Мистер Уэбстер посвятил в суть проблемы своего заместителя по оперативной работе Билла Стюарта, который разразился гневной тирадой, а потом в течение получаса совещался с Чипом Барбером, шефом отдела Среднего Востока. Барбер был разозлен еще больше: ведь в светлом кабинете на вершине холма возле курортного местечка Герцлия генерал Дрор сидел напротив него, смотрел ему в глаза и нагло врал.

Стюарт и Барбер разработали план действий и представили его на одобрение директору ЦРУ.

Во второй половине дня Уилльям Уэбстер довольно долго совещался с Брентом Скоукрофтом, председателем Совета национальной безопасности, а тот изложил суть дела президенту Бушу. Уэбстера спросили, что ему требуется, и предоставили полную свободу действий.

Директору ЦРУ была нужна помощь государственного секретаря Джеймса Бейкера; тот немедленно дал согласие. Вечером того же дня государственный департамент отправил срочный запрос в Тель-Авив. Благодаря разнице во времени тот, кому предназначался запрос, получил его уже через три часа, когда в Тель-Авиве было утро.

Заместителем министра иностранных дел Израиля тогда был Бенъямин Нетаньяху, стройный, элегантный, седоволосый дипломат, брат Джонатана Нетаньяху – единственного израильтянина, погибшего во время штурма угандийского аэропорта в Энтеббе, в результате которого израильские коммандос освободили пассажиров французского авиалайнера, захваченного палестинскими и немецкими террористами.

Бенъямин Нетаньяху был сабра в третьем поколении и какое-то время учился в Америке. Благодаря безупречному знанию английского языка, умению четко формулировать свои мысли и преданности националистическим идеям Нетаньяху был включен в состав правительства Ицхака Шамира, сформированного партией Ликуд, и часто не без успеха представлял Израиль перед западными средствами массовой информации во время брифингов и интервью.

Два дня спустя, четырнадцатого октября, Нетаньяху прибыл в вашингтонский аэропорт Даллеса. Его немного беспокоила настойчивость государственного департамента США, пригласившего его для срочного обсуждения каких-то важных вопросов.

Еще больше Нетаньяху растревожила никчемная двухчасовая беседа с глазу на глаз с заместителем государственного секретаря Лоренсом Иглбургером, которая свелась к бесконечному обмену мнениями о развитии событий на Среднем Востоке после второго августа. Нетаньяху закончил бессмысленные переговоры в полнейшем расстройстве, а поздно вечером уже должен был вылетать в Израиль.

Когда Нетаньяху уже был готов покинуть здание государственного департамента, секретарь вручил ему дорогую визитную карточку. На карточке после каллиграфически выведенной фамилии владельца от руки было четко приписано:

Нетаньяху была знакома подпись, он знал владельца карточки и представлял себе, какой властью и каким богатством тот обладает. Лимузин могущественного человека уже стоял у подъезда. Израильский дипломат быстро принял решение, приказал своему секретарю возвращаться в посольство, забрать его и свой багаж и через два часа заехать за ним по указанному адресу в Джорджтаун. Оттуда они поедут прямо в аэропорт. Потом Нетаньяху сел в лимузин.

Он никогда прежде не был в этом доме, но все оказалось примерно таким, как он себе и представлял. Роскошное здание располагалось в фешенебельном районе на Эм-стрит, меньше чем в трехстах ярдах от территории Джорджтаунского университета. Его проводили в богато отделанную библиотеку; Нетаньяху поразило, с каким вкусом были здесь подобраны редкие книги и картины. Через несколько минут в библиотеке появился хозяин; он поспешил навстречу гостю, шагая по персидскому ковру.

– Дорогой Биби, мне чрезвычайно приятно, что вы нашли для меня время.

Сол Натансон был банкиром и финансистом и заработал огромное состояние, не прибегая к мошенничеству и надувательству, непременным приемам дельцов с Уолл-стрита в те времена, когда там заправляли Боуски и Милкен. Об истинных размерах его состояния ходили разные слухи, но точных цифр не знал никто, а сам Натансон был слишком хорошо воспитан, чтобы хвастать своим богатством. Как бы то ни было, в его доме на стенах висели не копии, а подлинники Ван Дейка и Брейгеля, а о его благотворительных взносах, в том числе и о пожертвованиях государству Израиль, ходили легенды.

Как и израильский дипломат, Натансон был седовлас и элегантен, но в отличие от своего чуть более молодого гостя шил костюмы в Лондоне, у Савила Роу, и носил шелковые сорочки от Салки.

Натансон усадил гостя в одно из двух одинаковых кожаных кресел с невысокими спинками, стоявших рядом с настоящим камином. Англичанин-слуга принес бутылку и два бокала на серебряном подносе.

– Думаю, друг мой, это скрасит нашу беседу.

Слуга наполнил бокалы красным вином. Израильтянин отпил глоток. Натансон вопросительно поднял брови.

– Действительно, вино превосходное, – сказал Нетаньяху.

Трудно удержаться, чтобы не выпить залпом бокал Шато-Мутон Ротшильд 61-го года. Слуга поставил поднос так, чтобы до него можно было дотянуться рукой, и удалился.

Сол Натансон был слишком умен, чтобы сразу брать быка за рога. Сначала разговор касался лишь самых общих тем, потом незаметно перешел на положение на Среднем Востоке.

– Видите ли, – сказал Натансон, – дело явно идет к войне.

– В этом я нисколько не сомневаюсь, – согласился Нетаньяху.

– Но прежде чем она завершится, могут погибнуть многие молодые американцы, отличные парни, которые ничем не заслужили такой участи. Мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы свести число наших потерь к минимуму, ведь так? Еще вина?