Они могли быть настоящим наказанием — Келли порой вела себя почти как Кит Мун (Keith Moon): обычно она напивалась в стельку, а потом набирала воду в ванну и падала в неё одетой, и все в таком духе. В конце концов Келли ушла из группы, потому что влюбилась в Вики Блю (Vicki Blue) из группы Runaways и перебралась в Штаты. У Вики было американское гражданство, так что, возможно, они поженились? Когда у меня была связь с Келли, она сама еще не понимала, что она лесбиянка, или, скорее, бисексуалка. Но, общаясь с ней, я понимал, что что-то не так, когда она самозабвенно пыталась достичь оргазма, и все напрасно. Но потом, после того, как она рассталась с Вики, она вышла замуж за какого-то парня, так что, может, мы с ней просто не подошли друг другу! Но это не важно. Она — превосходная гитаристка и очень милый человек и не важно, с кем она там трахается. Она мой старый друг, — как и все девчонки из Girlschool. Я всегда готов помочь им в трудную минуту.

Как всегда, я отвлекся, и если честно, здесь мои мысли, так или иначе, начинают путаться, потому что следующие несколько лет я помню плохо. Вот что получается, когда твои дела идут в гору, и ты играешь в рок-группе. Ты или месяцами в дороге, или в студии, или постоянно занят какими-то другими делами, — выступаешь на телешоу, радио или еще где-то — и очень часто даже не можешь понять, где находишься. События и люди смешиваются, и всё выглядит одинаково.

Однако, некоторые инциденты забыть просто невозможно, и финский фестиваль Punkahaarju, на котором мы играли в июне 1979, - определенно один из них. И вовсе не потому, что это был замечательный концерт. На самом деле — настоящий ужас. Фестиваль состоялся на берегу озера, а вокруг сосновые и березовые леса, настоящий грёбаный Пэр Гюнт, понимаешь. И публика оказалась тяжёлая, и играли мы ужасно, и звук был полное дерьмо, и вообще — слов нет, до чего было хреново. Когда мы ушли со сцены, то поняли, как облажались, и я бросил клич: «Ладно. Вперёд! Громи аппаратуру!». Я зашел за свои стеки и пинками свалил их на пол, — Ба-Бах! Эдди тоже пытался повалить свои — боже, как он был ужасен! Эд никогда не умел как следует громить аппаратуру. Потом Фил — Неуклюжий Чудило — прошелся по своим барабанам, но, думаю, больше изуродовал себя, чем свою установку. Наш роуди, Грэм, настолько вошел в раж, что столкнул колонки в толпу. Ну и так далее.

В качестве гримерки нам предоставили ужасный автофургон. Кондиционера в нем не было, а летом в Финляндии чертовски жарко и нет никакого житья от комаров. И ни капли алкоголя — катастрофа! Так что мы изнемогали от зноя в этой табакерке, и Крис Нидс (Chris Needs), корреспондент журнала Zig Zag, зашел к нам почему-то с этой металлической стойкой в руках. Стойка была небольшая, но, тем не менее, он за разговором с нами разбил ей одно из окон фургона. Наверное, просто забыл, что она у него в руках. Так что мы решили, что, поскольку всё равно испортили фургон, нам лучше скрыть этот факт, подпалив и столкнув его в озеро — устроить похороны викинга. И все получилось просто замечательно, фургон плыл по воде прямо в стиле короля Артура, из него валил огонь и дым, и он утонул со всем драматизмом. Но на этом все не закончилось.

Вернувшись в отель, Фил и Эдди вытащили всю мебель и все остальное из своего номера и расставили в саду на улице. Это была точная копия гостиничного номера, только на открытом воздухе, — как я уже сказал, лето в Финляндии теплое. Потом по дороге в аэропорт мы устроили в автобусе потасовку едой. Нас на это спровоцировал водитель, заявив с сильным финском акцентом: «Если что-то случится с моим автобусом, если вы его загадите, — у вас будут неприятности!». Тут же все достали свои продукты и начали ими кидаться. Автобус был в жутком состоянии, весь в раздавленных фруктах и яйцах, но при этом никаких видимых повреждений. Потом, когда мы добрались до таможенного терминала аэропорта, у нас действительно начались неприятности.

— Кажется, вы натворили делов в Punkahaarju? — остановил меня таможенник.

— Это не я, папаша!

— Пройдите сюда, пожалуйста.

Они завели меня в комнату и отобрали паспорт. А потом, один за другим, в этой комнате оказались и все остальные. В камеру посадили всех, и группу, и дорожную команду, кроме Риша (Rish), нашего роуди, который отвечал за мониторы на сцене. Он зарегистрировался в отеле как Риш, что не было его настоящим именем, поэтому его пропустили без проблем, он сел на самолет и улетел домой, и не мог понять, почему он один в салоне. Все остальные просидели в финской тюрьме три или четыре дня. Всё, что у нас там было — один номер «Melody Maker», который мы зачитали до дыр, а я изучил эту газету буквально от корки до корки. Я читал раздел знакомств по объявлению, телефонные номера, рекламу, каждое гребаное слово. И кормили там просто отвратительно.

Наконец нас депортировали из страны. Они посадили нас на самолет до Копенгагена, где должна была быть пересадка на Лондон. Первый полет прошел нормально, не считая того, что Эдди тут же пролил свою водку с апельсиновым соком на шею женщины, которая сидела перед ним — мы отмечали свое освобождение. Потом мы пересели на второй самолет, и перед взлетом между рядами возник свирепый капитан.

— Я слышал о вас и вашей депортации из Финляндии, — обвёл он нас негодующим взглядом, — но если вы попытаетесь устроить бардак и на моём самолете, в Лондоне я сдам вас полиции.

Мы были паиньками до самого Лондона, но когда приземлились, увидели на бетонке полицейских. «О, черт!» — подумали мы. Но они арестовали капитана! Оказалось, что он вел самолет пьяным!

Через пару недель после нашей поездки в Финляндию мы вернулись в студию и начали работать над нашей следующей пластинкой, «Bomber», с тем же Джимми Миллером. К тому времени он был уже совершенно невменяем, и это очень доставало нас. Он мог сказать, что ему нужно на минуточку отлучиться в туалет, и торчал там целый час, а когда выходил, то клевал носом. Однажды он пошел в туалет, да так и не вернулся, и когда мы пошли за ним, его там уже не было! Очевидно, он собрался разыскать своего дилера[19], и мы обнаружили его в машине, спящего за рулем. Даже будучи рядом, он всё равно отсутствовал. Когда у нас был готов сырой микс, мы переписали его на четвертьдюймовую пленку и включили послушать. Пока мы все это монтировали, Джимми клевал носом в своем кресле, а когда зазвучала музыка, он, наконец, проснулся, посмотрел на нас и начал двигать регуляторы, делая вид, что работает! А мы даже не пропустили запись через пульт, — но не стали говорить ему. Бедняга умер пару лет назад. Печально; он был замечательным парнем.

Забавно (а, может, и не забавно) — на «Bomber» попала одна из моих первых антигероиновых песен, — «Мертвецы не болтают» («Dead Men Tell No Tales») (которую мы на концертах часто объявляем, как «Мертвецы с вонючими ногами» («Dead Men Smell Toe Nails»)). Впрочем, эта песня не была посвящена конкретно Джимми. Эдди тоже спел на «Bomber» одну песню, «Step Down». Его задевало, что я находился в центре внимания публики, и он никак не мог изменить эту ситуацию. Мне надоело его нытьё, так что я сказал: «Ну, хорошо, черт тебя дери, тогда спой песню на этом альбоме».

— О нет, чувак, — запротестовал он. — Я, чувак, не умею петь. Я, мать твою, безголосый…

— Ты, чувак, — само совершенство, давай иди к этому долбаному микрофону.

Так что он спел с большой неохотой. И мне стоило огромных трудов заставить его петь эту песню вживую. Он ненавидел петь, но, право, он был хорошим певцом. Не понимаю, почему он не развивал в себе это. Позже в группе играл Вёрзел (Wurzel) и тоже отказывался петь, и он тоже был хорошим певцом. И пел во всех своих остальных группах. Так что я давно уже сделал для себя вывод, что гитаристы совершенно особый народ. Они скулят о том, какие они художественные натуры, и какие недооцененные, и считают себя движущей силой команды… Когда такое начинается в моей группе, это действительно опасно.