– Но ведь Христос учил нас совсем иному?

– Да, – уверенно ответила Николь, – Христос учил нас совсем иному.

К середине декабря Николь была уже полностью уверена, что беременна. Убедившись в этом, она сочла необходимым сообщить новость Мирод. Уже неделю держались сильные морозы, берега реки искрились инеем, а у основания оконных рам сверкали ледяные наросты. В один из таких дней Николь разыскала свою золовку и, оторвав ее от домашних дел, настойчиво взяла за руку и отвела в свою комнату, где заставила ее сесть у камина, протянув той стаканчик кларета.

– Я хочу кое-что сообщить тебе, – начала Николь, но озорные искры, вспыхнувшие в глазах Мирод, заставили ее в изумлении замолчать.

– Мне кажется, я знаю, что именно, – произнесла пожилая женщина, осушая свой стакан.

– Неужели? Что же?

– Ты стала такой пухленькой, моя дорогая Арабелла. Могу поклясться, ты поправляешься, потому что беременна.

– Думаю, так оно и есть, – улыбаясь, ответила Николь.

Мирод вскочила на ноги, подбежала к невестке и от души поцеловала ее:

– Какой чудесный подарок Джоселину, да и всем нам. И когда же ребенок должен появиться на свет?

– В июне, так как очевидно, это случилось в сентябре… – Мирод слегка покраснела, – …так что я думаю, да, именно в июне.

– Значит, чуть раньше или чуть позже твоего собственного дня рождения?

– Моего?.. А, ну да, – ответила Николь, которая все еще не могла привыкнуть к тому, что их с Арабеллой дни рождения приходятся на разные даты.

– За тебя, моя дорогая, – произнесла Мирод и подняла стакан с вином.

Потом они замолчали и долго сидели, глядя друг на друга, и пляшущий свет огня освещал их лица. Вдруг, нарушив спокойную тишину, со стороны лаборатории Джоселина послышался слабый шорох (ее дверь выходила в небольшую гостиную так же, как и дверь спальни, и все три комнаты образовывали довольно уединенное и уютное место).

– Что это?

– Не знаю, – ответила Мирод, и вид у нее был довольно растерянный.

– Похоже, в соседней комнате кто-то есть. Надеюсь, это не один из многочисленных домашних котов, он же устроит там разгром и свалит все колбы и реторты, – с этими словами Николь вскочила и, подбежав к двери, распахнула ее, вглядываясь внутрь лаборатории.

Комната была погружена в темноту, в эти морозные зимние вечера темнело очень рано, слабый свет от таких же морозных звезд проникал лишь через покрытое морозными узорами окно. Николь, напрягая зрение, вглядывалась в темноту, потом сделала несколько осторожных шагов и вошла в эту «пещеру алхимика». Она услышала чье-то частое дыхание и тут же почувствовала сокрушительный удар по голове. Она не успела произнести ни звука и молча начала падать. Послышался звук бьющегося стекла – она задела одну из многочисленных полок.

Опять Николь увидела СОН, как будто ворвалась в него. Никогда еще ей не было так страшно. Родители стояли возле ее тела, на их лицах явно читалась неприязнь друг к другу, копившаяся на протяжении долгих лет. Рядом с ними находился врач – благородного вида седовласый мужчина, одетый во все белое.

– …Никакой надежды, – услышала она слова доктора.

Мать Николь судорожно всхлипнула, и Николь подумала, что для такой невозмутимой и холодной женщины – это слишком необычное проявление чувств.

– Совсем никакой? – переспросил отец.

– Я считаю, что никакой. Я бы посоветовал, чтобы этот аппарат…

Но Пьер Холл, поджав губы, бросил на него испепеляющий взгляд:

– Я хочу сказать, что мы это еще обсудим.

– Хорошо, – нахмурившись, ответил доктор.

– Мое бедное тело! – громко произнесла Николь.

В ответ на эти слова тело, лежащее на кровати, ее плоть, казалось, слегка вздрогнуло.

– Смотрите! – заверещала мать Николь. – Смотрите! Смотрите! Да смотрите же!

Потом вся эта сцена начала расплываться и удаляться, как будто Николь смотрела на все сквозь перевернутую подзорную трубу. Она почувствовала, что ее обнимают чьи-то руки, а из головы теплой липкой струйкой течет кровь. Она открыла глаза и увидела, что над ней склонилась Мирод, совершенно потрясенная случившимся. Николь увидела также, что в лабораторию вошел Карадок.

– Что случилось, миледи? – отрывисто спросил он, задыхаясь, как от быстрого бега.

– Я не знаю, я ничего не поняла. Леди Аттвуд показалось, что она услышала здесь какой-то шум, а потом мне послышался звук бьющегося стекла, я вбежала сюда и нашла ее лежащей на полу.

– На нее кто-то напал?

Мирод в изумлении уставилась на него:

– Конечно, нет. Ей, наверное, стало плохо, и, падая, она поранила голову.

Карадок почти грубо оттолкнул Мирод:

– Я отнесу ее.

– Только осторожней, она беременна.

– Тогда молитесь, чтобы с ребенком ничего не случилось.

Он поднял ее, в руках этого могучего человека она казалась легкой, как перышко. Сдерживая дыхание, он отнес ее в спальню и бережно уложил на кровать. Николь внимательно посмотрела ему в глаза.

– Там КТО-ТО был, – прошептала она так тихо, чтобы Мирод не могла услышать.

– КТО?

– Я не знаю. Я не разглядела. Но я совершенно уверена, что по голове меня УДАРИЛИ…

Но тут в спальню вошла Мирод, и они замолчали.

– Я сейчас же отправлюсь в Дартмут за врачом, – настойчиво сказал Карадок, вызывающе глядя на Мирод.

– Нет, подожди, погода просто ужасная, – взволнованно ответила она. – Мы с Эммет сами поможем леди Аттвуд.

– Если с ней или с ребенком что-нибудь случится, это будет на нашей совести. Не забывайте, что это ребенок лорда Джоселина. Можно мне взять экипаж? – спросил он так, будто не слышал, что ему сказала Мирод.

– Конечно. Но будь осторожен, дороги скользкие, как стекло.

– Вы тоже будьте осторожны, леди Мирод. В отсутствие хозяина, я – ее телохранитель и уверен, что она упала вовсе не сама.

Она посмотрела на него в изумлении:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я и сам толком не знаю. Все, о чем я прошу, не отходите от миледи.

Потом он вышел. Николь слышала, как он спускается по лестнице, перешагивая сразу через несколько ступенек. Когда звук его шагов замер, Мирод вздохнула.

– Он довольно странный парень, но, я думаю, он прав. Я распоряжусь, чтобы Эммет спала с тобой в одной комнате, – с этими словами она позвонила в колокольчик.