– Похоже на фокус, – заметил Чантурия.

– Ничуть. Весь фокус здесь в упорном труде и четком планировании. Вот, например, неподалеку от Тбилиси есть станкостроительный завод. Я даже когда-то работал на нем. У завода есть собственная автоколонна для перевозки запчастей и всего такого прочего. Грузовик может наездить с сотню тысяч километров, а потом мотор выходит из строя. У завода нет даже возможности хранить кузова и кабины, пока перебирают мотор. Поэтому накапливается целая свалка кузовов, которые гниют и разрушаются на заднем дворе завода. Я предложил директору, с которым давно знаком: «Отдай их мне. Я увезу их и заплачу тебе, а у тебя высвободится место для хранения грузов». Ну ладно, вы же знаете – он не мог пойти на это: закон не позволяет продавать государственную собственность. Но закон разрешает сдавать в аренду свой хлам за плату. Я снимаю с машин всякие детали и части, из двух развалин собираю одну машину на ходу и пускаю ее в работу. Но я обязан хранить все, что осталось после разборки, – если выброшу, то это считается уничтожением государственной собственности. Но пока на стоянке от грузовика сохраняется хоть что-нибудь, что можно опознать, – хотя бы номерной знак – он числится существующим, и государство удовлетворено. Стоянка у меня забита разобранными машинами, но кое-какие детали от них бегают по дорогам и работают. Да и работают больше и лучше, чем во времена, когда стояли на грузовиках, которыми распоряжалось государство. Некоторые из них обслуживают тот самый завод, которому они когда-то принадлежали, но потом были выброшены на свалку.

– В жизни то же самое происходит и с людьми, – добавил Тамаз. – Для меня нет проблем найти водителей – многие ходят без работы. Партия их, по сути дела, отвергла. Но мне не нужно ходить и искать людей, нуждающихся в работе, чтобы кормить семью, – они сами ищут меня.

– А где бегают ваши грузовики?

– Везде, – ответил старый Броладзе. – По всему Союзу и даже кое-где за его пределами.

– Должно быть, очень прибыльное дело?

– Конечно. Но один только кооператив не позволил бы мне содержать такой дом, как этот. У меня еще есть одно-два дела. Лишь партия может заниматься одним делом, которое позволяет ей содержать дома и участки, подобные этому.

– Я как-то не думал, что партия занимается какими-то хозяйственными делами.

Броладзе долго смеялся.

– А партии и не нужно, чтобы вы знали о ее хозяйственных делах. Но она, конечно же, ими занимается. Хозяйствование – вот ее занятие. Ведение хозяйства всего государства.

Появился человек, одетый в грузинскую крестьянскую рубаху, с подносом в руках, на котором стояли два бокала с вином. Броладзе протянул один Чантурия, а другой взял себе.

– За ваше здоровье, – предложил он тост.

Вино отличалось от того, что они пили в ресторане, но тоже было великолепным. Старый Тамаз наблюдал, как Чантурия смаковал его.

– Надеюсь, оно пришлось вам по вкусу, – сказал он. – Его тоже готовили специально по партийному заказу.

Он посмотрел на четвертый прибор на столе, потом перевел взгляд на сына:

– А он что, все еще не пришел?

– Сказал, что придет. Докладывали, что пока не приходил.

– Садимся за стол. Придет так придет, – и обратился к Чантурия: – Мы ожидали еще одного гостя, но он не любит церемоний. У нас семья бесцеремонная.

На ужин предложили блюда не только грузинской национальной кухни, но и других южных республик Советского Союза. Подавали острый суп-харчо, узбекский плов, азербайджанский шашлык и рыбное заливное. Принесли вино трех различных марок: особенно примечательно было одно – Таня безумно обожала его и все пыталась достать в закрытом распределителе КГБ. На комплимент Чантурия хозяин застолья ответил:

– Мой повар когда-то работал шеф-поваром в спецгостинице ЦК в Ялте, но ему надоело потакать всяческим капризам номенклатуры. Здесь ему живется попроще. И я думаю, он считает такую жизнь наградой для себя.

– Он получает у нас побольше Горбачева, – заметил младший Тамаз, который возвращался из туалета, раскачиваясь, словно корабль в открытом море.

– Побольше, чем Горбачев получает официально, —

поправился он.

Тамаз обошел стол и помог Чантурия положить еще заливной рыбы. По мере того как ужин приближался к концу, он проявлял все больше дружеского расположения к капитану, пропорционально количеству выпитого вина.

Только тогда Чантурия впервые обратил внимание на то, что видел весь вечер, но не замечал: Тамаз Броладзе был левша. А обратил на это внимание он лишь теперь, когда Тамаз Тамазович Броладзе шел, покачиваясь, но не потому, что выпил лишку, а потому, что хромал. Внезапная догадка ошеломила Чантурия, как если бы на него упал камень. Маленький Тамаз столь осторожно ступал перед ужином не потому, что «набрался» вина, а чтобы не показать свою хромоту. А арестованный грузин Акакий Шецирули, один из троицы, признавшийся в убийстве американца Чарльза Хатчинса, – он ведь тоже хромает, но он не левша. Подписывая документы, он расписывался правой рукой, однако удар ножом, от которого погиб Чарльз Хатчинс, был нанесен левой. Двое свидетелей показали, что убийца в момент нанесения удара стоял лицом к лицу с Хатчинсом, а ножевое ранение нанесено под нижнее правое ребро грудной клетки. Медицинский эксперт уверен, что преступник был левшой. Что отсюда следует?

А отсюда следует, что капитан госбезопасности Серго Виссарионович Чантурия, весьма вероятно, имеет честь ужинать с убийцей Чарльза Хатчинса, резидента Центрального разведывательного управления в Москве. К тому же он ничего, судя по всему, не сможет поломать, даже если и убедит кого-то, что все это правда: ведь кто-то приказал Акакию Шецирули взять на себя вину Тамаза, а это значит, что Акакий Шецирули прекрасно осведомлен о том, что, если он посмеет изменить свои показания, его просто убьют.

И еще один нюанс: маленький Тамаз хорошо известен грузинскому КГБ. И не только потому, что его отец – крестный отец грузинской мафии, но и потому также, что сидел в лагере. В Тбилисском управлении КГБ на маленького Тамаза Броладзе должно храниться подробное досье. Местные офицеры госбезопасности просто обязаны знать, что Тамаз-младший хромоногий и к тому же левша. Но когда они получили ориентировку и кинулись разыскивать прихрамывающего грузина, убившего иностранца ударом ножа левой рукой, они почему-то не нашли этого левшу, а вместо него выискали правшу Акакия Шецирули. Они же наверняка должны были приказать искать мужчину-левшу – Чантурия сам вписал эту примету в направленную сюда ориентировку. Не сделав этого, они тем самым показали, что маленького Тамаза вовсе не искали, а пустились по другому следу. Они, должно быть, думали, что никто этого не заметит, а если заметит – не скажет. Таким образом, остается невыясненным всего один вопрос: кто еще в местном КГБ знает об этом и дал кому-то знать в Москве?

Чантурия понимал, что ему следует соблюдать особую осторожность, притом не только в этот вечер, но и в обозримом будущем, потому что тот офицер в центральном аппарате КГБ, который знает обо всем этом, ничуть не удивится, узнав, что Чантурия раскопал подмену.

Если маленький Тамаз за ужином опьянел, то у старого Тамаза – ни в одном глазу, хотя выпил он немало. Чантурия и сам почувствовал в один из моментов, когда вставал со стула, как слегка качаются горы, подобно качке большого корабля в море, – и даже немного испугался. Старый Тамаз улыбнулся, но улыбка могла объясняться просто его веселым настроением.

– Дернем-ка коньячку, – сказал он, – пока Тамаз организует машину.

Чантурия засомневался, нужно ли «организовывать» машину, когда она под рукой, но пошел вслед за Броладзе в большой зал, а маленький Тамаз отправился в противоположную сторону.

Броладзе выбрал груду мягких подушек и, сбив из них себе уютное гнездышко, жестом пригласил Чантурия сделать то же самое. Официант принес пузатую бутылку и рюмки. Броладзе перевернул бутылку вверх дном и долго разглядывал ее, изучая, как меняется цвет напитка.