Между Мичемом и сэром Гарольдом шел приземистый человек с глазами больного базедовой болезнью. Он был одет в серый костюм, скроенный так, чтобы скрыть брюшко. Ноги его выглядели слишком маленькими для массивного тела. Крошечные ноги – как у танцовщика. Явно в дорогих ботинках. Чессер сразу узнал его. Это был Барри Уайтмен, американец, чей пакет тянул не на один миллион. В Соединенных Штатах слово «алмазы» было накрепко связано с его именем, Уайтмен держал в руке шикарный черный дипломат. Наверное, носит в нем банковские чеки. А сейчас там, без сомнения, лежал его пакет.

При их появлении Чессер почти инстинктивно встал. Они не подали вида, что замечают его, но, кажется, знали о его присутствии. Мичем и сэр Гарольд говорили с Уайтменом на равных. Чессер услышал, что они вспоминают о совместном обеде.

Они прошли в двух шагах от Чессера. Уайтмен смотрел себе под ноги, словно разглядывая ботинки. У двери они остановились. Уайтмен потрогал галстук, проверяя, на месте ли узел. Серый шелковый галстук точно в тон серой шелковой сорочки. Уайтмен сказал что-то о Шерри. Мичем и Гарольд одобрительно засмеялись, и Мичем обещал проследить, чтобы Уайтмену – как он выразился – представился случай. Чессеру подумалось, что речь идет о женщине. Уайтмен заставил Мичема повторить обещание. Потом небрежно пожал протянутые руки и, улыбаясь, вышел на улицу.

Мичем с сэром Гарольдом остались стоять у дверей. Сэру Гарольду минуло шестьдесят. На нем был костюм из дорогой шерсти, черный в почти неразличимую синюю прерывистую полоску. Его волосы, в молодости белокурые, теперь приобрели кремово-желтый оттенок, а бледное английское лицо стало багровым от давления, точно на нем лопнули все капилляры.

Мичем был десятью годами моложе и на два дюйма выше ростом. Двигался он резко и проворно, что совсем не вязалось с его неопределенными, сглаженными чертами.

Они еще долго беседовали с глазу на глаз. Сэр Гарольд стоял к Чессеру спиной. Говорил в основном Мичем. Один раз он посмотрел на Чессера, и у того возникло чувство, что обсуждают именно его.

В конце концов они подошли и обменялись с ним механическими рукопожатиями – сперва Мичем, потом сэр Гарольд. Ладони у обоих были мягкие и сухие.

– Рад вас видеть, – сказал улыбаясь Мичем, – Отлично выглядите. Вижу, отдыхали на юге.

Чессер неплохо загорел в Ницце.

– Вы, безусловно, знакомы с сэром Гарольдом? Чессер ответил утвердительно и не остановился бы на этом, но тут вмешался сэр Гарольд.

– Конечно, мы знакомы с молодым Чессером, – сказал он; это походило на комплимент. – Я хорошо знал вашего отца.

Чессер не сомневался, что он лжет. Его отец никогда не был приметной фигурой и едва ли мог претендовать на близкое знакомство с главой Системы. Кроме того, отец всегда отзывался о сэре Гарольде не иначе, как сдержанно-почтительно, – так говорят о монархе, но не о живом человеке. Тем неожиданнее прозвучали следующие слова сэра Гарольда.

– Помнится, ваш отец мечтал открыть магазин. На Пятой авеню, в отличном месте. – Это была правда. – Полагаю, у вас те же устремления?

– Конечно, – солгал Чессер.

– Он был прекрасным человеком, – проговорил сэр Гарольд, а Мичем согласно кивнул. – Прекрасным человеком.

Взгляд сэра Гарольда рассеянно блуждал по вестибюлю. Очевидно, он уделил Чессеру гораздо больше внимания, нежели тот заслуживает. Чессер не Уайтмен. И никогда им не станет. Сэр Гарольд первым повернулся, чтобы уйти, и все трое двинулись по вестибюлю к лестнице.

У самых ступеней сэр Гарольд оставил их и направился, как казалось на первый взгляд, к глухой стене. Но, словно предупреждая его желание, панель внезапно отъехала в сторону. За ней оказался лифт.

– Проследите, чтобы молодой Чессер остался доволен. – Не оборачиваясь, велел сэр Гарольд и вошел в лифт.

Мичем обещал.

Панель вернулась на место.

Пока они поднимались по лестнице, Мичем заметил:

– Похоже, сэр Гарольд искренне к вам расположен. – Чессер принял по возможности благодарный вид. – Странно, что он не справился о миссис Чессер. Развод – неприятная штука.

По эту сторону Атлантики Чессер ни с кем, кроме Марен, не обсуждал свой развод. Он решил, что Система узнала об этом так же, как и обо всем остальном, – вот только как?

Мичем продолжал:

– Американцы слишком легкомысленно относятся к разводам. Это серьезная проблема.

– Не проблема, а решение, – высказал свое убеждение Чессер.

– Как так? – спросил Мичем.

– Как мир, – объяснил ему Чессер. – Это война – проблема, а мир – ее решение.

– По-вашему, супружеская жизнь – война?

– Иногда.

Мичем недовольно хмыкнул. Строптивость здесь не поощрялась, тем паче у людей Чессерова положения. Последнее слово должно остаться за Мичемом.

– Слава Богу, у нас в стране не так-то просто развестись, – сказал он.

Чессеру пришел на ум Генрих VIII со своими шестью женами, и он едва удержался от замечания.

– Впрочем, не берите в голову, – говорил Мичем. – Это всего-навсего мое личное предубеждение, что мужу и жене нельзя расставаться ни в коем случае.

Чессер задумался, много ли еще прегрешений Система занесла ему в кондуит. Правда, о его вчерашней неявке Мичем не обмолвился ни словом.

Они остановились на площадке третьего этажа. Вслед за Мичемом Чессер вошел в помещение, которое предназначалось исключительно для просмотров. Это была просторная комната с высоким потолком. В одном конце – уголок ожидания, образованный двумя черными кожаными диванами. Стены украшены броскими панно. На полу – настоящий персидский ковер с растительным узором в приглушенных тонах. В другом конце комнаты – длинный, массивный стол, затянутый сверху черным велюром.

Его установили под большим окном, сквозь которое в помещение проникал свет обычного северного дня. Эталон освещения для алмазной промышленности. Во всем мире для оценки алмазов пользуются электрическими лампами, точно имитирующими этот северный свет, а в особо важных случаях копируют даже размеры и расположение окна.

За столом стоял человек, которого Мичем назвал по фамилии – Уотс. На предыдущих просмотрах Чессер тоже встречал Уотса. Он стоял так, словно был не человеком, а табуреткой.

На черном велюре лежал только один предмет. Пакет Чессера.

При слове «пакет» воображение рисует тщательно перевязанный сверток. Клейкую ленту, особую упаковку – ничего похожего на правду: на столе лежал простой конверт из крафт-бумаги.

– Хотите взглянуть? – спросил Мичем.

Чессер хотел отказаться, но решил, что, пожалуй, будет выгоднее согласиться, проявить интерес. Он сел за стол. Мичем стал напротив него, рядом с Уотсом. Отсюда он мог наблюдать за лицом Чессера.

Тот достал из дипломата лупу, десятикратную, какими обычно пользуются ювелиры. Положил ее на стол и взял конверт. Открыл и довольно церемонно вынул содержимое: четыре квадратика аккуратно сложенной ткани. Развернул один; там было пять неограненных камней от двух до четырех карат каждый.

Чессер взял самый крупный большим и указательным пальцами, поднес к правому глазу лупу и стал рассматривать камень, поворачивая его под разными углами. Он увидел, что алмаз превосходного качества, хорошей окраски, единственный недостаток – углеродное пятнышко сбоку, и то довольно близко к поверхности. Огранится он прекрасно.

– Красавец, – признал Чессер.

Он развернул остальные камни и просмотрел несколько наугад. Потом еще несколько – покрупнее и помельче. Все это время выражение его лица не менялось. Он молчал. Наконец Чессер снова завернул камни в ткань и убрал в конверт.

С изнанки на крафт-бумаге он заметил цифры: «17000». Чессер не дрогнул. Он поднял глаза и поймал на себе красноречивый взгляд Мичема. В нем были превосходство и открытый вызов.

Пакет Чессера прежде никогда не оценивался ниже двадцати пяти тысяч долларов. Сейчас камней ему предложили не меньше обычного. Но почти все они были посредственного качества. Он видел в них трещины, включения, пузырьки, муть, «перья». Система наказывала его. Но он знал, что стоит пожаловаться, и больше его не пригласят.