Когда же дичь убитую убрали,

На берегу прелестном – там, подале, -

Затравлен кречетами аист был.

Потом турнир им зрение пленил.

И наконец, всем зрелищам на смену,

На луг волшебник вывел Доригену

Танцующей с Аврелием. И вдруг

В ладони хлопнул он, и все вокруг

Вмиг побледнело и совсем пропало,

Всей роскоши как будто не бывало.

Меж тем они не покидали дом

И точно так же и теперь втроем

Сидели, как и прежде, в кабинете,

Покуда зрелища сменялись эти.

Хозяин пажу своему сказал:

«А как же с ужином? Я приказал

Его подать уж час тому назад.

Час целый эти господа сидят

Со мною тут за письменным столом.

Когда ж мы к ужину их поведем?»

«Когда угодно вам, – ответил паж, -

Все подано, приказ исполнен ваш».

«Пойдемте же, – воскликнул он любезно, -

Влюбленным людям отдохнуть полезно».

Когда убрали со стола приборы,

Тотчас пошли о мзде переговоры

За то, чтоб маг гряду бретонских скал

От устья Сены до Гаронны снял.

Он дорожился, ссылкою на бога,

Что тысячу за это взять немного;

За тысячу и то охоты нет.

Аврелий радостно ему в ответ

Сказал: «Что тысяча? Весь шар земной,

Будь он моим, – клянусь вам головой, -

Охотно отдал бы тотчас же я.

Готова сделка. Вот рука моя

В том, что я честно оплачу ваш труд.

Но вы нас не задерживайте тут,

На родину нам надо поскорей».

«С зарею в путь», – ответил чародей.

Аврелий, приготовившись в поход,

Проспал спокойно ночь всю напролет.

Усталость вместе с милою надеждой

Ему смыкали до рассвета вежды.

Свет на востоке лишь успел блеснуть,

Тотчас в Бретань направили свой путь

Аврелий с чародеем, по ночам

Привалы делая то там, то сям.

Из книг я вычитал, что шли они

В морозные рождественские дни.

Бог Феб, который летнею порой

Сверкал на небе чашей золотой,

Стал ныне стар и головой поник;

Светился, как латунь, увядший лик.

Стоял он низко в знаке Козерога, [239]

И наземь посылал лучей немного.

Дождями смыло зелень всю долой,

И Янус, бог с двойною бородой,

Близ очага из рога тянет хмель,

Закусывая ветчиной. «Ноэль!» [240] -

Веселый по округе клич идет.

Аврелий уваженье и почет

Оказывал волшебнику все время

И умолял с него мучений бремя

Скорее снять, иль он себя убьет.

И жалостью такой проникся тот,

Что день и ночь спешил, как только мог,

Своих искусных чар приблизить срок -

Путем отвода глаз иль наважденья

(Астрологические выраженья

Мне незнакомы) сделать поскорей,

Чтоб всем казалось, в том числе и ей,

Что убрана прибрежная гряда

Бретонских скал иль, может быть, вода

Ее своей покрыла пеленой.

В конце концов он выбрал час такой,

Когда, решил он, применить возможно

Все изощренье мудрости безбожной.

Исправленных таблиц толедских том, [241]

Как и всегда, был и теперь при нем.

Там, расположены в столбцы, стояли

Года, их суммы, корни и так дале;

Затем пропорции к его услугам

Там были вычислены к центрам, дугам,

Чтоб сразу уравненья составлять.

Чрез восемь сфер умел он рассчитать,

Как далеко Альнат удалена

От головы подвижного Овна,

В девятой расположенного сфере, -

Искусен в этом был он в высшей мере.

Путем пропорций все дома луны

По первому им были найдены;

Потом разведал он луны восход,

В каком квадрате то произойдет,

И вот узнал он, как свою задачу

Так выполнить, чтобы иметь удачу.

Ему отлично были ведь знакомы

Все колдовства ухватки и приемы,

Что были приняты у басурман.

И вот однажды, в ход пустив обман,

Он сделал так, что вдруг весь берег стал

Как будто бы очищенным от скал.

Надежду потеряв себе помочь,

В мучениях Аврелий день и ночь

Все ждал, когда же совершится чудо!

И вот, когда он увидал, что груда

Унылых скал исчезла вдруг из глаз,

Он, низко пред волшебником склонясь,

Воскликнул: «Вас и чудную богиню

Любви благодарю за благостыню.

Своею жизнью я обязан вам».

И с этими словами прямо в храм

Направился, чтоб свидеться с любимой.

Там к госпоже своей неумолимой

Он со смятенной подошел душой

И с речью обратился к ней такой:

«Сударыня, я чту вас так высоко

И вас люблю так нежно и глубоко,

Что огорчить вас – мука для меня.

Когда б не страсть, которой болен я,

Которая мне душу отравила,

Пред вами я молчал бы до могилы,

Чтоб не погибнуть, должен я стонать.

Мне без вины доколе же страдать?

Пусть жалости ко мне у вас и нет,

Но вспомните про данный мне обет.

Не обрекайте вы меня на ад,

Единственно в любви я виноват.

Вы помните, как мне сказали раз, -

Я ничего потребовать от вас

Не смею, милости лишь вашей жду, -

Вы мне сказали, помните, в саду,

Что разделить любовь мою готовы,

И в этом честное мне дали слово.

Хоть этого достоин я едва ли, -

Свидетель бог, тогда вы так сказали.

Я вам клянусь: мне ваша честь важней,

Чем исцеление души моей.

Сударыня, – исполнен ваш приказ, -

Проверить это приглашаю вас.

Мою судьбу я в руки вам отдам, -

Жив или мертв, вас буду ждать я там.

От вас теперь зависит жребий мой,

Но нет скалы там больше ни одной».

Из храма вышел он. Меж тем она,

Вдруг сделавшись бледнее полотна,

Подумала: «Не приходила мне

Гень мысли о подобной западне;

Считала я, что не было и нет

Таких чудес, пока стоит наш свет.

Нарушен этим ведь природы ход».

И горестно домой она бредет,

От страха голову неся едва.

Так день проплакала она иль два,

Упасть все время в обморок готова,

Но не сказала никому ни слова

О том, что приключилось, – Арвираг

В отъезде был. Наедине же так,

Уставивши в пространство взор усталый,

Она свои мученья изливала:

«Увы, о рок, в ужасные тиски

Меня ты взял. Мне от твоей руки

Спасенья где искать? Ах, знаю я:

Смерть иль позор отныне ждут меня.

Меж них должна я выбрать. Но клянусь:

Я лучше с милой жизнью разлучусь,

Чем тело дам свое на оскверненье

Иль соглашусь на клятвопреступленье.

Пусть будет смертью рок преодолен.

Немало благородных дев и жен

Себя ударом умерщвляли смелым,

Чтоб согрешить не довелось им телом.

Примеров много от седых времен. [242]

Когда в Афинах был убит Фидон

В покоях, где шумело празднество,

Тираны злые дочерей его

Велели привести совсем нагими,

Чтоб любострастно насладиться ими.

В крови отца плясать несчастных дев

Заставили, – срази их божий гнев!

Но те, страшась бесчестье перенесть,

Свою девичью охраняя честь,

В пруд бросились и утонули там.

Об этом книги сообщают нам.

Пытались и мессенцы пятьдесят

Спартанских дев схватить и на разврат

Обречь тела их чистые, – с собой

Тогда покончили все до одной,

Предпочитая раннюю кончину

Покорству перед похотью мужчины,

И сохранили девственность свою.

Пред страхом смерти я ль не устою?

А что о Стимфалиде говорит

Преданье? В ночь, когда отец убит

Был по приказу гнусного тирана,

Она спастись бежала в храм Дианы;

Прильнувши к образу богини, так

В него впилась, что оторвать никак

Ее от образа не в силах были.

Так бедную на месте и убили.

Коль защищались девушки с такой