А меж тем в начале ХХ века кедровый промысел в России приносил немалый доход. Орехи заготавливали миллионами пудов. В целом урожай их оценивался в 1,6-2,5 млн тонн. Понятно, много поедали зверушки и птицы, но и пропадало продукта прилично. И все же заготовки велись более интенсивно. В одном только Бийске закупалось у населения до 6,5 тыс. тонн кедровых орехов.
К кедру относились бережно, не вырубали десятками тысяч гектаров, как ныне. Наоборот, крестьяне разводили кедровые сады близ поселений. Окультуренные кедровники были в окрестностях Верхотурья, Тобольска, Екатеринбурга, Омска, ряда других сибирских городов. В конце XIX века директор лесного департамента, некто Никитин, инспектируя сибирские ведомства, восхищался кедровой рощей у села Протопопова близ Томска. Площадь её составляла 400 гектаров. Ежегодный доход от продажи орехов превышал 300 рублей. Мощные кедрачи стояли рядом со старыми деревеньками по рекам Туре и Тагилу, на берегах Княсьпинского озера, у зимовий Боронского и Тулайки, что на Северном Урале.
Обычно сбор орехов начинался при полной зрелости шишек. Не дай Бог, если кого заметят в бору раньше срока. Намнут бока ой-ё-ёй! Шишкарили артелями по 10-20 человек. Обивали шишки колотушками и шестами. Собирали и шелушили на специальных терках. Провеянный орех засыпался в мешки и вывозился из леса на лошадях. С дальних урочищ — сплавляли по рекам на плотах.
В начале августа 1921 года вышло Постановление Совета труда и обороны за подписью В.И. Ленина "Об организации сбора и заготовки дикорастущих масличных семян и об использовании их для переработки в маслобойной промышленности". Главсельпрому поручалось организовать повсеместно в РСФСР заготовку дикорастущих масличных семян, немедленно приступить к закупке кедровых орехов и строительству маслобойных заводов. Из расчета первоначальной заготовки продукции до 2 млн пудов авансом выдавались из специального фонда необходимые для промысла товары. Для реализации этой директивы в системе Высшего Совета народного хозяйства был создан Кедропром. В течение короткого времени он построил три маслобойных завода: в Бийске, Новониколаевске (Новосибирске) и Томске. Кедровые орехи перерабатывались на растительное масло, халву и муку для кондитерских изделий. Позднее (в 1931 году) вышло Постановление "О мероприятиях по развитию кедроореховых хозяйств".
К сожалению, идею, как уж не раз бывало в России, извратили. Вместо использования денег по прямому назначению, чиновники Кедропрома растранжирили средства на постройку контор и жилых домов; на промысловые базы финансов не хватило. К тому же столкнулись и с нехваткой специалистов, способных решать задачи по комплексному освоению тайги.
Интерес к кедру был не случаен. По данным Кедропрома, содержание жиров в масличном сырье распределялось следующим образом (в процентах): подсолнух — 43, лен — 37, хлопок — 34,7, конопля — 32,6, кедровый орех — 59,9. Как видим, кедр — вне конкуренции. Почему же заглох древний промысел? Стали ленивее? Или легче за нефть и газ закупать продовольствие за рубежом?
Таёжные закрома ждут рачительного хозяина. Только вот что-то долго он сыскивается…
Александр Синцов ДОБРЫЙ БАРИН
От Москвы до окраин. От латифундий до народных поселений — вольных посадов. Вширь и вглубь должна развиваться русская деревня. Свободно и разумно. На самоокупаемости и на финансовых вливаниях. Как уже было сто лет назад. Когда Лев Толстой ходил за сохой, а Сергей Рахманинов пахал на "Фордзоне". У Толстого было доходное поместье, у Рахманинова дотационное. Половину зимних концертных гонораров весной он "вбухивал" в свои земли.
И на уровне мужиков тоже был широкий разброс земельных возможностей и запросов. Один на жнейке управлялся в две пристяжных, другой серпом во ржи шарил и для вывозки снопов лошадку у соседа одалживал. И была земля обетованной. Кипела жизнь в самых северных, самых восточных деревнях вне зависимости от плодородия почвы и климата. Если на юге земля одаривала в избытке зерном, то на севере достаток обеспечивался лесом, рыбой, зверем или, на худой конец, отхожим промыслом. При всех минусах тогдашнего жизнеустройства имелось главное — заселенность государственных пространств, окультуривание земли. Что одно только и дает право на суверенность территории. На заселенную территорию никто глаз не положит. Если, конечно, это не последний злодей. Никто не уподобит тебя собаке на сене, никто в уме не будет держать довод о том, что, мол, нерадиво распоряжаетесь контролируемой частью земного шара. Запустили и забросили, не нужна она вам. Вот мы бы там уж устроили рай земной.
Земля без человека — странная планета. Россия без русской деревни — мертвая страна.
На пространствах России возможны около десятка форм хозяйственного устройства.
ЛАТИФУНДИЯ
Это маленькое государство в государстве. Тысячи гектаров в собственности владельца. Детище олигархов и крупного бизнеса. По сути, вся Чукотка — это латифундия Абрамовича. Каждому мужчине, достигшему восемнадцати лет, там в дар преподносится ружье, каждой семье на побережье — моторная лодка. По принципу жизни деятельного существа: дай ему не рыбку на блюдечке, а удочку, которой он поймает эту рыбку.
В калужской Медыни коллективным латифундистом стало правительство Москвы. Купили, почитай, целый район согласно своей "Аграрной программе капитализма в России" и общеизвестными принципами развития сельского хозяйства. Таких принципов семь. И они, по сути, революционны. На примере Медыни предлагается в корне изменить право на землю. Увеличить финансовую поддержку всех хозяйств. Выйти на новый качественный уровень работы на земле. Построить новые заводы по созданию сельхозмашин, оборудования для переработки продукции. "Не дергать" земледельцев, не торопить. Многочисленных сельских управленцев, грубо говоря, упразднить как класс. Внедрить новшества вплоть до пресловутых нанотехнологических.
Чудо-план. Веет от него советским размахом. Если финансирование пойдет из доходов Газпрома или любых частных корпораций, тогда за такой план можно голосовать двумя руками. Если из бюджета, то есть из нашего с вами тощего кармана, то уж лучше нам по старинке на своих десяти сотках организовывать латифундии.
ПОМЕСТЬЕ
Кажется, первое поместье в новом понимании этого слова создал покойный офтальмолог Святослав Федоров. Построил великолепный скотный двор, хранилища, закупил прекрасных коров. Заброшенная деревенька, из которой люди ушли на предприятия Дмитрова, вновь наполнилась работниками. Зазвучали песни по праздникам, ребячьи визги у реки. Помещик Федоров и конную ферму построил, и коттеджи для своих работников-врачей. Зажил барином — любимым, почита- емым в народе. Высококачественную продукцию фермы продавал на своих медицинских предприятиях для продления жизни товарищей по профессии. Жалко, самому парное молоко "без химии" не пошло впрок. Мало ему было на лошади скакать. На вертолете захотелось полетать. Разбился.
Другой у меня был знакомый помещик — Александр Степанович Паникин. И тоже ему Бог не дал до старости насладиться плодами трудов своих. Он был фабрикант. Романтик из первой волны новый капиталистов. Не торговлей заработал первичные деньги, а на производстве недорогих трикотажных изделий. Начинал со спортивных шапочек. Закончил модельным ассортиментом в собственных фабричных корпусах в Замоскворечье.
Под Клином, на высоком холме, с которого видать на десятки километров, расчистил он землю и построил чудесный дом. Опять же — ферму и молокозавод. На его ссуды работники строили себе новые дома. Бабы вокруг него в праздник хороводы водили. Расцвела местность с трикотажных доходов. Ни копейки не было взято у государства. И если бы Бог дал Александру Степановичу долгих лет жизни, то и теперь бы на том кусочке русской земли праздничная жизнь продолжалась. А после смерти хозяина как-то всё стало затухать. Помещичье хозяйство — авторское. Наследники, конечно, получают авторские права, но уж равноценными творцами, как водится, быть не могут.