— И поэтому вы здесь? Из-за него?

Добывать информацию, чтобы пополнить ею свою обширную коллекцию, а также передать ее другим было для Милдред процессом инстинктивным. И Мальтрейверс мгновенно принял решение:

— В некотором роде да. Если быть совершенно честным, мне он не нравился, но это не означает, что я принимаю правило, по которому любой может убить его. — Он отметил, что клиенты, ожидающие очереди, пока их обслужат, внезапно перестали разговаривать. — Судя по тому, что я узнал, убийцей, скорее всего, был кто-то из живущих в Медмелтоне.

Слова «я узнал» произвели мгновенный эффект, и Мальтрейверс ощутил, как у людей позади него навострились уши, так же отчетливо, как увидел, что на лице Милдред Томпсон вдруг появилось выражение подозрительности.

— Полиция никого не нашла, — сказала она осторожно.

— Возможно, они искали не там, где нужно. — Мальтрейверс обезоруживающе улыбнулся. — Во всяком случае, спасибо за цветы. До свидания.

Обернувшись, он увидел четыре взволнованных лица, и атмосфера в универмаге, когда он выходил, сгустилась от повисших в воздухе вопросов. Он намеренно задержался у выхода, заставив присутствующих нетерпеливо подождать, прежде чем все они позволят себе разразиться ничем не сдерживаемыми репликами. Едва ли, подумал Мальтрейверс, оповещение об этом событии по громкоговорителю, находящемуся посредине деревенского луга, было бы более результативным. Фактически вскоре каждый узнает, что приезжий из Лондона остановился в коттедже «Сумерки» и занимается расследованием убийства Гэбриеля — делом в высшей степени касающимся исключительно Медмелтона.

Глава 7

Девять миниатюрных призов, выигранных в Медмелтоне и на районной садоводческой выставке, стояли в ряд на каминной доске у Александра Керра. По числу их было на один меньше, чем лет, которые он, выйдя на пенсию, провел в деревне: первые двенадцать месяцев были посвящены тому, чтобы приготовить почву для безупречного репчатого лука, лука-порея, которому могли бы традиционно поклоняться жители Уэлса[Л у к - п о р е й — эмблема Уэлса.], и такой капусты, варить которую казалось истинным кощунством. Как это было достигнуто, оставалось загадкой, впрочем, как и многое другое, связанное с личностью Керра. Ведь открывать секреты выращивания овощей — все равно что допустить кого бы то ни было к секретным документам.

Сэлли Бейкер впервые встретила манерного, педантичного, среднего уровня культуры атташе в британском посольстве в Будапеште и была одной из менее чем двадцати человек в мире, осведомленных о его работе хотя бы частично. Никто не знал о нем всего. Его орден кавалера Британской империи второй степени был вынужденно заниженным знаком официального признания человека, чьи тонкие манипуляции тайными связями почти наверняка продлили на год жизнь Джона Кеннеди, когда он в 1962 году стоял и смотрел через Берлинскую стену на Бранденбургские ворота. А однажды Керр сыграл решающую роль в предотвращении перехода советских танков через Рейн. Даже сейчас, когда опасная эпоха холодной войны, которую довелось пережить, осталась позади, время от времени он отправлялся по приглашению в Лондон, чтобы высказать свое мнение в подвале министерства обороны, неофициально именуемом «Театром лекций мастеров прошлого». Но такие приглашения приходили все реже, и Керр превратился в безвестного гражданского служащего на пенсии, обладателя наград за выращивание призовых овощей, подрабатывающего преподаванием на полставки в Эксетерском университете, на отделении романо-британской истории. Было бы неосторожностью, а в действительности это просто запрещено, если бы он вел занятия на любом из семи европейских языков, которыми свободно владел.

В понедельник утром, когда он переводил «Илиаду» с греческого на польский — это героическое произведение, которое должно было выйти большим тиражом под псевдонимом Питер Квикс, — в дверь позвонили. Прежде чем он пошел открывать, аккуратно разложенные бумаги и словари исчезли в яшике стола, а вместо них был извлечен частично разгаданный кроссворд из «Дейли телеграф»: скрывать то, что он делал на самом деле, стало частью его натуры.

— Сэлли! Если бы я знал, что это вы, я бы не беспокоился.

— О чем?

— О том, чтобы замести следы. Входите и рассказывайте! В чем проблема?

— А почему это должна быть непременно проблема?

— Не будьте такой непонятливой, это на вас не похоже. — Керр отвечал, ведя ее в гостиную. — Сейчас утро понедельника. Вы обычно отправляетесь в универмаг, а автоматическая стиральная машина в это время делает свое дело, и сегодня достаточно хороший день, чтобы развесить белье на улице. Но из моего окна виден ваш сад, а веревка пуста. Как и всякий, кто был на дипломатической службе, вы — существо организованное. Но сегодня случилось что-то настолько срочное, что заставило вас нарушить заведенный порядок. Так что вы заглянули ко мне не для пустой болтовни…

Она засмеялась:

— О, Алекс, какого артиста потерял мир в вашем лице!

— Если вы собираетесь цитировать, делайте это правильно, — сказал он назидательно. — «Этот артист не мертв, он спит — и оба его глаза открыты».

— Тогда вы можете сказать мне, что они видят?

В ответ на ее тон тонкие губы Керра недовольно и задумчиво сжались.

— В вашем голосе звучит… серьезность. Припоминаю, так же было, когда вы первая сказали мне о ваших подозрениях по поводу Бриджена в пражском отделе виз. Каким же отвратительным делом это обернулось! Оно стоило жизни двум женщинам.

— Я стараюсь забыть об этом, — тихо сказала Сэлли Бейкер. — Одну из них я знала.

— Тогда-то я и выяснил, с какой твердостью вы бросили якорь в наших водах. — Керр успокаивающе улыбнулся. — О, дорогая! Неужели это все еще так живо? Простите, что напомнил. Так или иначе, что бы ни было сейчас, это уже не может быть, думаю, столь болезненным для вас.

Он подвел ее к креслу с прямой спинкой, одиноко стоящему посреди комнаты, сел напротив нее, сложив руки. Позади в окно лился солнечный свет. При утреннем свете его жесткие серые глаза прятались в паутине морщинок — след годами плетенных хитростей, интриг и нервного напряжения. Они покрывали его лицо, как маска боли. Вот и теперь безобидный пенсионер-садовод автоматически вошел в роль ведущего допрос.

— Рассказывайте, — предложил он. — С самого начала.

— Это не комната четыреста девять для допросов, — напомнила она ему. — Не возвращайтесь, Алекс, к старым привычкам. Вы не должны этого делать.

— Простите, — извинился он. — Но вы одна из тех немногих людей, с кем я могу быть самим собой.

— Господи, и какой же вы на самом деле? — Она улыбнулась, прежде чем продолжить. — Я могу начать с сегодняшнего утра, потому что именно теперь все вышло на поверхность. У Стефана Харта гостит друг. Его зовут Огастас Мальтрейверс.

— Писатель? — осведомился Керр.

Сэлли Бейкер удивилась:

— Разве? Я не знала!

— Я не верю, что существуют два человека с таким именем. Его второй роман вышел около года назад, он написал также несколько пьес. Ничего такого, что могло бы обеспокоить Айрис Мердок или Тома Стоппарда, но он лучше, чем многие другие.

— Тогда, должно быть, это он. Он не говорил, чем занимается, — мы были слишком заняты разговором о других вещах. Во всяком случае, сейчас я начну сначала.

Керр слушал ее двадцать минут. Сэлли Бейкер знала, хотя могла и не видеть этого, что время от времени его глаза вспыхивали, когда он в уме выделял ключевые моменты ее повествования, которое его мозг одновременно и воспринимал и записывал. Когда она закончила, он мог бы слово в слово повторить все, что только что услышал, включая и ее предположения, которые в их общем прошлом так часто имели решающее значение.

— Больше нет ничего значительного или непосредственно относящегося к делу. — Сделав такое заключение, она улыбнулась. — Теперь я опять в комнате четыреста девять.

— И точны, как всегда, — заметил он. — Рекомендуется ли предпринять какие-то действия?