Они вошли в дом; от ярко пылающего в печке огня исходило гостеприимное, влекущее тепло, и Дебора, не обращая внимания на Роберта, поспешила подойти поближе и протянула к огню руки. Она отдавала себе отчет в том, что находится наедине с мужчиной, дурная репутация которого была притчей во языцех в их краях. И вдруг, к своему ужасу, она услышала собственный голос, кокетливо произнесший:

– Как здесь тепло и уютно, господин Морли. Какая жалость, что мы должны опять выходить из дому.

Ей казалось, что она со стороны смотрит на то, как та, другая, соблазнительно улыбаясь, медленно подходит к Роберту. Какой-то голос внутри нее отчаянно закричал: «Помогите! Этого не может, не должно быть! Спасите!» – но та, другая, уже всем телом прижалась к наследнику Глинда. Не произнеся ни слова, Роберт Морли подхватил ее на руки и понес в спальню.

Глава двадцать третья

Замысел новой пьесы, зревший в голове Тома Мэя и не дававший ему покоя, заставил его проснуться сразу после полуночи. Он уже совершенно ясно видел, какой должна быть будущая героиня, и не успел первый луч солнца пасть на землю, как Том уже знал, какие причины толкнут главного героя на злые, порочные поступки. Туманные контуры пьесы вырисовывались все яснее и яснее, и юному автору ничего не оставалось, как вылезти из постели и, засветив столько свечей, сколько нашлось в комнате, сесть за стол и набросать общий план комедии и самые первые, самые важные строки. И только когда лучи великого светила уже начали пробиваться сквозь занавеси, Том, наконец, отложил перо и подошел к окну, чтобы взглянуть на пробуждающееся утро.

Над холмами прошел дождь, не тяжелый, затяжной ливень, а мелкий весенний дождик, живой и веселый, после которого начинают бурно расти папоротники, земля становится чистой и пахнет свежестью, зеленеют склоны холмов и на них появляются желтые крапинки нарциссов. Этот дождик отмывает от грязи бараньи шкуры, и в долинах Суссекса начинает остро пахнуть чистой овечьей шерстью.

Поэту, увидевшему рождение такого утра, оставалось только немедленно оказаться на лоне природы. С чувством приятного принуждения Том надел самую простую и грубую одежду и направился в конюшню. Во дворе еще никого не было, лишь в пекарне уже кипела работа, и из приоткрытой двери сочился соблазнительный аромат горячего хлеба. Что могло быть приятнее в это чудесное утро, чем взлететь на своего гнедого и, слушая, как звонко стучат по булыжникам его копыта, отправиться исследовать весенний день? Оставив позади Мэгфилд, Том направился к Бивелхэмской долине, принадлежащей Рэйпам из Гастингса и не входящей во владения сэра Томаса Мэя. Глядя вокруг и чувствуя, как трепещет от восторга его артистическая натура, Том вновь и вновь убеждался, что он не такой, как другие; что он способен чувствовать так остро и ярко, как это дается только поэтам. Он впитывал в себя это золотое и зеленое утро; поля, казавшиеся укрытыми гигантской зеленой шалью; ясное, цвета только что отлитой золотой монеты, небо, все эго капризное великолепие, которое в любую минуту, словно по мановению руки, могло слюниться громом, молнией и дождем.

Но сегодня Том, важный, как всякий писатель, придумавший новый сюжет и начавший успешно воплощать свой замысел, склонен был замечать только красивое, плавную линию холмов, прозрачность бескрайнего неба, свежесть воздуха, приятным холодком обдающего щеки.

Он чувствовал себя захваченным внутренней сущностью Суссекса, с его недостатком сентиментальности, жесткостью, таящейся под округлыми верши нами холмов, этим разнообразием и сочетанием красок от бриллиантового моря до расстилавшихся перед ним ровных темных полей.

Однако постепенно он начал замечать некоторую напряженность и неблагополучие в атмосфере; ощутил какую-то саднящую нотку печали в этом утре вдохновения и надежды. Поэтому Том не очень удивился, когда увидел приближающуюся со стороны Бэйндсена девушку с бледным, расстроенным лицом, бредущую с таким видом, будто ее жизнь превратилась в руины.

Том, мало общавшийся с местными жителями, за исключением тех, кто работал во дворце, не узнал ее, но вынужден был признать, что для крестьянки она необычайно хороша собой, свежа и изящна, как цветок.

– Доброе утро, – поздоровался он.

Побледнев еще больше, она вздрогнула, но все-таки смогла кое-как выдавить. «Доброе утро, сэр», – и тут же разрыдалась.

Испытывая страшную неловкость, Том смотрел на нее, мечтая лишь о том, чтобы она поскорее ушла. Однако девушка продолжала стоять на месте и плакать, сквозь слезы поглядывая на него.

Чувствуя себя полным идиотом, Том наконец спросил:

– Что-нибудь случилось?

Он полагал, что, как сын владельца поместья, обязан проявить к ней участие, хотя на самом деле ему совершенно не хотелось вникать в ее горести. Однако, к ужасу Тома, девушка кивнула, не переставая плакать, и выжидательно посмотрела на него.

– В таком случае, может быть, вы желаете поговорить с моей матерью? – с надеждой спросил он, однако ее ответный испуганный взгляд заставил Тома отбросить всякую мысль о том, что таким способом он сможет от нее избавиться.

– Тогда чем же я могу вам помочь? – неохотно продолжил Том.

– О, очень многим, – сквозь слезы проговорила девушка. – Ох, господин Том, в память о том, что мой отец когда-то служил вашему, пожалуйста, теперь помогите мне.

К ужасу Тома, она вцепилась в его рукав. Отдирая от камзола ее руку, он пробормотал.

– Прошу вас, успокойтесь и расскажите мне, что за беда с вами приключилась.

Девушка, похожая на переживший бурю нарцисс, подняла на него трагический взгляд:

– Нет, нет! – воскликнула она. – На это я никогда не осмелюсь. Нет, господин Том, я только хочу попросить вас об огромной милости.

Том, уверенный, что сейчас она попросит у него денег, содрогнулся – несмотря на легендарную экстравагантность его отца, в карманах у юноши, как правило, было пусто.

– Боюсь, что я… – запинаясь, начал он, но девушка перебила его.

– Сэр, я понимаю, насколько ужасно просить человека вашего положения лгать, но умоляю, скажи те моему отцу, что я провела нынешнюю ночь во дворце.

С некоторым облегчением Том произнес:

– Да, конечно, мне бы не хотелось… – Но девушка уже вновь разразилась слезами.

– Если вы не поможете мне, сэр, моя жизнь кончена. Я не могу открыть вам, где я была, но клянусь, что никто и никогда не узнает правды. Умоляю вас, сэр, спасите меня.

Собравшись сказать «нет» и тем самым остаться в стороне от убогой любовной интриги девушки – а Том был уже почти уверен, что речь идет именно об этом, – он неохотно пробормотал.

– Нет, знаете ли, я не… – однако она так жалобно на него посмотрела, что он остановился на полуслове.

Тому вдруг пришло в голову, что если он действительно хочет стать выдающейся личностью, личностью, которая, может быть, в один прекрасный день станет вровень с самим Вильямом Шекспиром, то должен постараться быть добрым и милосердным, должен помогать ближним.

– Что вы хотите, чтобы я сказал?

– Что я повредила ногу и добрела до дворцовой кухни, а там решили, что лучше мне переночевать во дворце, а не идти ночью домой.

– Вы думаете, этому поверят?

– Если вы сами скажете моим родителям, то непременно поверят.

Том сдался и очень неохотно предложил:

– Я отвезу вас домой. Вы вернетесь, сидя на лошади, и все решат, что нога еще болит. Так будет естественней.

Несмотря на риск, Тома начала забавлять эта история и, глядя по сторонам и понизив голос, хотя на несколько миль вокруг не было ни одной живой души, он поинтересовался.

– Полагаю, здесь не обошлось без мужчины? Девушка вмиг сделалась такой мертвенно-бледной, что Том испугался.

– Пожалуйста, не спрашивайте, – прошептала она. – Я боюсь даже думать об этом.

С понимающим видом Том спросил:

– Однако, надеюсь, вы не были изнасилованы?

– Нет, это всецело моя вина, – медленно произнесла девушка. – Но я не в силах об этом говорить.