Намбер отпер дверь и исчез в доме. Веспер, унизительно выглядящую при свете раннего утра, втолкнули за ним следом под аккомпанемент фривольных рассуждений на французском того из громил, которого Бонд называл про себя «корсиканцем». Бонд вошел сам, стараясь не давать худому повода его торопить.

Входную дверь заперли на ключ. Намбер стоял в проходе, ведущем в комнату справа. Он нацелил на Бонда скрюченный палец, похожий на паучью лапку, молча повелевая подойти.

Веспер повели по коридору в дальнюю комнату. Бонд принял мгновенное решение.

Резко повернувшись, он ударил ногой худого в берцовую кость. Громила вскрикнул от боли. Бонд бросился по коридору, догоняя Веспер. Поскольку свободны у него были только ноги, он не строил никакого точного плана кроме того, чтобы как можно сильнее изуродовать обоих телохранителей и попытаться обменяться хотя бы парой слов с Веспер. Рассчитывать на большее не приходилось. Он хотел только успеть сказать ей, чтобы она не сдавалась.

Когда изумленный «корсиканец» повернулся. Бонд был уже рядом. Он выбросил вперед правую ногу, целя в пах.

С быстротой молнии «корсиканец» прижался к стене, и, когда нога Бонда скользнула у него по бедру, быстро и даже ласково перехватил ее, сжал ступню и резко вывернул.

Бонд полностью потерял равновесие, вторая его нога оторвалась от пола, он перевернулся в воздухе и, ударившись о стену, упал поперек коридора.

Минуту он лежал неподвижно. Худой поднял его за воротник и прислонил к стене. В руке он держал пистолет и смотрел Бонду в глаза. Это был взгляд инквизитора. Не спеша худой размахнулся и со страшной силой ударил Бонда стволом пистолета в пах. Бонд застонал и рухнул на колени.

— В следующий раз займусь твоими зубами, — сказал худой на плохом французском. Хлопнула дверь. Веспер и «корсиканец» исчезли. Бонд с трудом повернул голову вправо." Намбер стоял в начале коридора. Он вновь поднял свой скрюченный палец и впервые заговорил:

— Пойдемте, мой друг. Мы теряем время.

Он говорил по-английски без акцента. У него был низкий тихий голос. Говорил он медленно и совершенно спокойно. Так врач приглашает в кабинет из комнаты ожидания очень нервного пациента, только что довольно резко выговорившего санитарке.

И вновь Бонд почувствовал себя слабым и беспомощным. Только мастер дзюдо мог обработать его так, как «корсиканец» — без лишних движений и усилий. Хладнокровие, с каким худой вернул ему его удар, столь же неторопливо, как его коллега, было почти красиво.

Бонд покорно пошел по коридору. Результат его неудачной попытки оказать сопротивление свелся к нескольким новым кровоподтекам.

Проходя в комнату мимо худого, он чувствовал себя целиком и полностью во власти противника.

17. «Мой мальчик»

Комната была просторная и голая, меблированная. Убого и дешево. Трудно было сказать, гостиная это или столовая, поскольку качающийся буфет со стоящим на нем зеркалом, многократно склеенной вазой и двумя крашеными деревянными подсвечниками, занимая большую часть стены напротив двери, соседствовал со стоящей у другой стены розовой выцветшей софой.

Под лепной розеткой в центре потолка не было стола; там лежал грязный квадратный ковер с геометрическим орнаментом.

У окна стояло нелепое, больше похожее на трон кресло резного темного дерева с красной бархатной обивкой. Перед ним — низкий столик с пустым графином и двумя стаканами, а рядом — маленькое кресло с круглым плетеным сиденьем.

Шелковые шторы наполовину закрывали окно, но пропускали лучи утреннего солнца, падавшие на ковер и яркие обои. Намбер указал на плетеное кресло.

— Оно подойдет как нельзя лучше, — сказал он, обращаясь к худому. — Приготовь все, если будет сопротивляться, сделай ему больно, но не слишком.

Он повернулся к Бонду. Широкое лицо ничего не выражало, круглые глаза казались совершенно безразличными ко всему происходящему.

— Раздевайтесь. Будете упрямствовать, Безил сломает вам палец. Мы люди серьезные, и ваше здоровье нас не интересует. Ваша жизнь или смерть зависит от того, как пойдет беседа.

Он подал знак громиле и вышел из комнаты.

Худой делал что-то непонятное. Он открыл нож, которым недавно резал брезент «бентли», схватил кресло и вырезал плетенку из сиденья. Сунув открытый нож, как авторучку, в нагрудный карман, он подошел к Бонду. Подтолкнув его в полосу света, он перерезал ему провод на запястьях и отскочил в сторону. Нож снова был у него в руке.

— Быстрей.

Бонд медлил, растирая затекшие кисти и прикидывая, сколько времени он сможет выиграть, если не подчинится. Долго размышлять об этом ему не пришлось. Худой сделал шаг в его сторону и, схватив воротник смокинга свободной рукой, сдернул его вниз так, что руки Бонда тут же оказались стянутыми за спиной. Бонд отреагировал классическим способом на эту известную полицейскую хитрость. Он упал на одно колено, но худой, тут же присел вместе с ним и приставил острие ножа ему к спине. Бонд почувствовал, как нож скользнул вдоль позвоночника. Затрещала ткань, руки разом освободились, и смокинг повис двумя половинками у него на локтях.

Он поднялся с колена. Худой уже стоял, вновь поигрывая ножом. Бонд сбросил на пол половинки смокинга.

— Давай! — проговорил худой, демонстрируя нетерпение.

Бонд посмотрел ему в глаза и начал медленно расстегивать рубашку.

В комнату беззвучно вошел Намбер. Он принес кастрюлю, полную жидкости, по запаху похожей на кофе. Поставив ее на столик у окна, он положил рядом еще два предмета сугубо домашнего обихода: колотушку, какой выбивают пыль, метровой длины на гибкой витой ручке, и консервный нож.

Устроившись в кресле-троне, он плеснул немного кофе в один из стаканов, подцепил ногой второе кресло и придвинул его к себе.

Бонд стоял посреди комнаты совершенно голый; на белой коже по всему телу зловеще алели кровоподтеки; по его серому и отрешенному лицу можно было понять: он догадывается, что его ждет.

— Присаживайтесь, — сказал Намбер, кивком показывая на стоящее перед ним кресло без сиденья.

Бонд сделал несколько шагов и сел.

Худой тут же привязал его кисти к ручкам кресла, а ноги — к передним ножкам. Несколько раз пропустив провод у Бонда под мышками, он затянул его за спинкой. Узлы были сделаны профессионально, провод, впившийся в тело, не дал слабины даже на миллиметр. Ножки кресла были широко расставлены, и пытаться сломать их было бесполезно.

Бонд неподвижно сидел, провалившись в дырку в кресле, голый и беспомощный.

Намбер кивнул худому, и тот тихо вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

На столе лежала пачка сигарет «Голуаз» и зажигалка. Намбер закурил, отпил кофе. Затем взял со стола колотушку, пристроил ее ручку у себя на колене, а конец в форме трилистника завел вниз точно под кресло Бонда. Он заботливо, почти ласково заглянул своему пленнику в глаза и с силой взмахнул колотушкой. Удар был чудовищный. Тело Бонда пронзила парализующая боль.

Лицо исказилось в немом крике, рот открылся. Голова запрокинулась назад, вздувшиеся мышцы на шее, казалось, сейчас лопнут. На мгновение судорога сдавила все его мускулы, пальцы сжались в кулаки и побелели. Затем судорога отпустила, тело обмякло, и по лицу покатился пот. Бонд глухо застонал.

Намбер терпеливо подождал, когда он откроет глаза.

— Вы поняли, мой мальчик? — Он нежно улыбнулся. — Ситуация теперь ясна?

Капля пота упала с подбородка Бонда и поползла по груди.

— Перейдем к делу и посмотрим, как быстро вы сможете выбраться из положения, в которое сами себя поставили.

Он с наслаждением затянулся сигаретой и постучал колотушкой по полу.

— Мой мальчик, — произнес Намбер отеческим тоном, — теперь не играют в индейцев: все кончено, вообще все... К несчастью для вас, вы ввязались в игру для взрослых и, наверное, уже поняли это. Вам еще рано играть в эти игры, мой мальчик, и ваша няня из Лондона не подумала, посылая вас сюда с вашей лопаткой и ведерком для песка. Увы, не подумала. Забавы кончились, мой мальчик, хотя я уверен, вы бы хотели послушать продолжение моей нравоучительной сказочки.