Герцогиня была возбуждена и несколько ослаблена. Снова собрался Совет, чтобы обсудить тягостный вопрос о разводе. Ни для кого не было тайной, что Папа Климент ни за что не согласится на развод Генриха, если тот, получив его, женится на своей возлюбленной. Переговоры с Римом застопорились. Вскоре разнесся слух, что герцогиня снова беременна. Происходило нечто странное. Король наконец решил направить своего посланца в Юссон, чтобы принудить королеву дать согласие на развод. Но еще до получения доверенности от Маргариты король приказал Силлери ехать в Рим и всеми силами выбить из Папы разрешение на развод. Кроме того, Наварра приложил все старания к тому, чтобы смягчить внутриполитическую напряженность. Было заключено несколько браков. Наварра выдал свою сестру, ярую протестантку, за католика, герцога Бара. Александр, младший сын Габриэль, был в декабре со всеми надлежащими почестями наречен наследником престола.

Можешь себе представить, как все эти события были восприняты при дворе? Каждый знал, что король хочет жениться на Габриэль, но никто всерьез не рассчитывал, что он действительно это сделает. Захотел бы властитель рискнуть всем, за что он боролся всю жизнь, ради любви к женщине?

Что произойдет после его смерти? Не успеет остыть его тело, как появятся претенденты, которые начнут делить между собой наследство бастардов.

Теперь представь себе расчетливую, но по сути своей примитивную душу человека, чья страсть к козням и интригам уступает только его врожденной тупости, человека, который отдаст все на свете, лишь бы воспрепятствовать такому нечестию. Поставь себя на место такого человека, которых при дворе больше, чем червей в трупе. Что станет делать такой человек? Скорее всего он измыслит козни, подобные тем, жертвой которых пал ты. Он или, лучше сказать, она, поскольку я, естественно, говорю об этой Мари Эрман, заманившей тебя в западню, об этой персоне, которая полагает, что своей умно поставленной интригой она может повлиять на ход вещей, – она заставляет тебя написать картину в нужный момент подсовывает ее королю, который публично попадает в такое положение, от которого Генрих, если он не лишен рассудка, должен избавиться, отказавшись от своего намерения. Я вижу, что ты не веришь мне и смотришь на меня так, словно я изъясняюсь на латыни. Но послушай, что произошло во вторник кануна Великого поста, то есть позавчера, на банкете в Лувре.

Баллерини поднялся и, продолжая говорить, начал расхаживать по комнате:

– Мое скромное участие в славной операции Беро привело к тому, что я был вынужден во время своего пребывания в Париже, которое я вообще-то хотел сделать как можно более кратким, испытать на себе всю тяжесть королевских милостей. Так, несколько недель назад я получил приглашение посетить празднование кануна Великого поста. Я не знаю, каким образом этой Эрман удалось так распределить выступления, чтобы поставить бедного придворного шута, который руководил церемонией, в совершенно немыслимое положение. Король и герцогиня, одетые как лесной дух и нимфа, сидели за столом в передней части бального зала, а остальные гости располагались за столами, расставленными в остальной его части. Как обычно, было поставлено несколько танцевальных номеров, из-за которых вся Европа завидует французскому двору. Я много слышал об этом искусстве и должен сказать, что, хотя мои земляки итальянцы являются непревзойденными художниками и скульпторами, искусству балета им надо учиться у французов.

В последнем балете происходило нечто, о чем я должен рассказать тебе чуть ли не в лицах. Представление называлось «Балет чужеземных народов», и в нем было показано своеобразное танцевальное путешествие по миру. Корабль с капитаном и матросами плывет по Мировому океану и заходит во время этого путешествия в порты самых отдаленных стран. В каждой из этих земель, вопреки рассказам о таких экспедициях, какие мне приходилось читать, моряков встречали пением, танцами и дружеским обхождением, а потом с миром отпускали восвояси. В балете было между прочим показано путешествие в Индию. Труппа едва одетых индианок вышла на сцену и поразила присутствующих действительно волшебным по красоте танцем. Наконец вся группа подошла к столу короля и герцогини, и каждая танцовщица по отдельности показала королю свое искусство. В этом, по меркам французского двора, не было ничего особенного или необычного. Наварра щедро угощался, а взгляд его блуждал там, куда он не мог дотянуться рукой. Но когда закончила выступление предпоследняя танцовщица, короля словно подменили.

Весь зал затаил дыхание. К королю, грациозно танцуя, приблизилась индийская Афродита. Наварра на глазах превратился в юношу, никогда не видевшего женского тела. «Вот еще одна шлюха для короля», – прошептал кто-то возле меня. Я взглянул на герцогиню, но ее лицо не выразило ни малейшего волнения. Я спросил Беро, который стоял рядом со мной, кто эта девушка, и он в ответ шепнул мне, что это юная д'Антраг. Ее зовут Генриетта, но мне не стоит обращать на нее слишком большое внимание, старому льву просто бросают кусок свежего мяса, не более того. Балет сорвал бурные рукоплескания, и сам Наварра не погнушался щедро приласкать своих верных служанок. Я вряд ли сохранил бы в памяти такие подробности, если бы вскоре после этого не произошло событие, выставившее замечание Беро в совершенно неожиданном свете.

Шико, королевский шут, внезапно появился перед гостями с лютней, а за его спиной поставили семь картин, которые, однако, до поры до времени находились в чехлах. Шико ударил по струнам и запел. Я не мог разобрать слов, ибо не слишком бегло говорю на французском языке такого рода. Очевидно, однако, что он воспевал красоту женщин, прославлял их обольстительность, добродетели и то колдовство, с помощью которого они обретают власть над нами, мужчинами. После каждой строфы слуга снимал чехол с очередной картины. На одном полотне, словно в подтверждение песням Шико, был блистательный портрет знатной дамы за утренним туалетом. До меня не слишком полно дошел смысл этой игры, но гости банкета, и прежде всех сам король, получали от этого представления истинное удовольствие.

Постепенно в сюжетах представленных картин стали происходить интересные изменения. Шико воспел, насколько я мог понять его цветистый язык, страдания Актеона. На одном из полотен была запечатлена соответствующая сцена. Из ручья выходит Диана, а на заднем плане едет рыцарь, собаки которого рвут на части несчастного, уже превращенного в оленя Актеона. Когда открыли следующую картину, то на ней все мы увидели тот же сюжет. Только на месте Дианы была…

– …герцогиня де Бофор.

– Да, а рыцарь на заднем плане…

– …оказался самим Наваррой.

– Ты знаешь эти картины?

– Так же как собственную ладонь.

– Ну, тогда тебе, должно быть, известно и все дальнейшее. Шико запел о вечной любви, о супружеской верности, о счастье, которое приносят нам наши дети, и о целомудрии и добродетели. Шико украсил свое выступление множеством острот, которые не раз исторгали смех у всех присутствующих. Сняли очередной чехол, и гости увидели предпоследнюю картину, на которой была изображена знатная дама в ванне, окруженная двумя детьми, кормилицей и камеристкой, которая ставит на стол, расположенный на заднем плане картины, кувшин с водой.

– Великий Боже… это же картина из Шенонсо?

– Рядом с дамой блюдо с фруктами, и ее маленький сын…

– …стоя позади ванны, тянется ручонкой за яблоком. Не трудитесь. Я знаю эту картину лучше, чем вы вырезанные из груди сердца и легкие. Это был лишь пролог к моему первому портрету герцогини.

– Но на этом портрете ты, без сомнения, заменил лицо неизвестной дамы лицом герцогини, не так ли?

– Да, правда, я ввел и другие изменения, но это было самым важным.

– Значит, Шико думал, что на последней картине, которую предстояло открыть, будет изображена герцогиня в такой же позе, сидящая в ванне в окружении своих детей. — Баллерини на мгновение замолчал. Потом тихо засмеялся. – Бедный Шико. Как она его подвела. Вероятно, его едва не хватил удар, когда сняли последний чехол, и вместо вдохновляющей на добродетель и любовь Габриэль король увидел отвратительную шлюху. Картину едва успели открыть, как все буквально отпрянули. Герцогиня испустила громкий вскрик и бледная как смерть упала в кресло. Король гневно смотрел на Шико, лицо которого стыд и злость попеременно окрашивали то в красный, то в белый цвет. Казалось, он утратил не только дар речи, но и на какое-то время рассудок. Хорошая работа, Виньяк, если допустить, что ты никогда в жизни не видел эту д'Антраг.