— Конечно, есть! — воскликнула Ретия, все больше распаляясь. — И ты долго не протянешь! Еще никто не выдерживал дольше шести месяцев — столько продержалась Кастия, много лет назад, а она, говорят, была крепка как железо. Не такая серенькая мышка, как ты.
Мирани взглянула на Криссу — та лишь подняла брови. Обе знали, что Ретия происходит из лучшей семьи Двуземелья и мечтает рано или поздно занять пост Гласительницы. Она жила в Нижнем Доме два года и уже стала Виночерпицей. Именно она должна была переселиться Наверх. Ретия кипела от ярости.
— Госпожа Мирани! — В дверях возник Корет, слуга. Не угодно ли тебе проследовать за мной?
Она взяла мешок. У Криссы в глазах стояли слезы; остальные хмуро потупились.
— До свидания, девочки, — прошептала Мирани и вышла вслед за слугой, радуясь, что все наконец закончилось.
Где-то далеко над морем, там, где от него не было никакого проку, моросил мелкий дождик.
Спускаясь вслед за Коретом по лестнице, ведущей во внутренний двор, Мирани думала о том, что Ретия, как всегда, права. Их в Храме всего только девять — пять в Нижнем Доме, четыре в Верхнем, и все остальные были намного старше нее. Каждая из Девятерых имела свой титул, и переместиться на ступеньку вверх можно было лишь после того, как кто-нибудь умрет или уйдет, ибо те, кому исполнялось тридцать, покидали Храм. Таков был незыблемый порядок — так, по крайней мере, казалось ей раньше. Сначала девочка становилась Той, Кто Вышивает Одежды, потом Той, Кто Вкушает Божественную Пищу, потом Той, Кто Обмывает Бога, потом Хранительницей Огня, потом Виночерпицей, потом Той, Кто Умащивает Бога. К этому времени девушке обычно переваливало за двадцать, и она становилась слишком стара для дальнейшего продвижения, но, если повезет, можно было стать Той, Кто Наблюдает За Звездами, и научиться вычислять точное время восхода солнца, захода луны и многое другое. Впрочем, оставались еще Носительница Бога и Гласительница.
Идя через внутренний двор, где в своих нишах бестолково суетились и хлопали крыльями голуби, Мирани воскресила в памяти весь проведенный здесь год. Начало было малообещающим. На какие только козни и подкупы не шел ее отец, чтобы определить сюда свою единственную дочку! Ее имя было занесено в списки с самого рождения, но даже когда пришло письмо с известием о том, что в Храме освободилось место, и отец с радостными возгласами метался по ветхим колоннадам их полуразрушенного дома, она чувствовала только страх. Боялась, что на нее будут смотреть. Что люди будут кланяться ей и называть госпожой. Что придется с ними говорить.
На самом деле все оказалось не так уж плохо. Обязанности были легкими. Она числилась Той, Кто Вышивает Одежды, но совсем не умела шить: всю работу за нее делали служанки. Жизнь протекала беззаботно: она читала книги, играла с подругами, купалась в потайном бассейне у подножия извилистой лестницы в саду. Лучшая пища, изобилие воды — Храм ни в чем не знал недостатка. Но она была всего лишь Вышивальщицей.
Пока на прошлой неделе Алана не испытала прикосновение Бога.
Все произошло очень быстро. Еще минуту назад темноволосая девушка твердо стояла на ногах, и вдруг чаша с лязгом выпала у нее из рук. Все вздрогнули. В чаше оставался всего один скорпион. Девушка съежилась и осела на землю. Внезапно. Мгновенно. Совсем недавно, вспомнилось Мирани, Алана одолжила ей белую столу. А теперь ее нет в живых. Так Мирани стала Носительницей.
Это была огромная честь, невероятная, пугающая. Но почему, почему именно она?
Корет отворил дверь в Верхний Дом и почтительно отошел в сторону, пропуская ее. Это был высокий, молчаливый мужчина с обритой наголо головой; его мощную шею украшал широкий воротник из золота и ляпис-лазури со знаком Бога, выложенным гранатами. Девушки, бывало, подшучивали над ним, но только тогда, когда он их не слышал.
Здесь, Наверху, терраса была широкой, а полы вымощены крапчатым мрамором. Справа в белой стене, увитой виноградными лозами, темнели сводчатые лоджии. Стуча сандалиями по холодному камню, Мирани шла мимо вереницы статуй на высоких постаментах. Гласительницы предыдущих поколений стояли, устремив в море невидящий взгляд бледных каменных глаз.
— Последняя дверь, госпожа, — сказал Корет.
Она знала. На этой двери было золотое изображение Бога и слово:
НОСИТЕЛЬНИЦА
Слуга вежливо склонился перед ней, поднял щеколду и распахнул дверь. Мирани вошла.
Комната была просторная, гораздо больше, чем внизу, белая и пустая, если не считать кровати, укутанной москитной сеткой, единственного стола и стула.
Все, что осталось от вещей Аланы, было в спешке убрано. Как будто ее и не существовало на свете.
Мирани обернулась и выдавила: «Спасибо», с трудом не сбившись при этом на шепот. Тут она заметила, что задняя стена комнаты расписана изображениями великих Зверей пустыни: обезьяны, крокодила и ибиса. В глазницах Зверей сверкали красные гранаты. Стеклянные взоры пристально следили за девушкой.
Корет поклонился.
— Когда зазвонит гонг, госпожа Гермия пригласит тебя навестить ее. — Он помолчал, его глаза метнули на нее быстрый взгляд исподлобья. Потом слуга вышел и закрыл за собой дверь.
Мирани села на кровать. Девушки поговаривали, что Корет шпионит для Гермии. Она не была в этом уверена.
«Остров полон предательства...»
Она торопливо огляделась, встала и подошла к окнам. Одно из них выходило в храмовый сад с увядшими без воды цветами. Другое окно, в боковой стене, удивило девушку: встав на длинную каменную скамью, она словно очутилась на вершине отвесного, обрывистого утеса. Далеко внизу суетилась и галдела колония морских птиц; к выступам скал лепились кусты, некоторые из них — чахлые лимонные деревца с мелкими пепельно-желтыми плодами — отважно свесили свои ветви прямо над пропастью. По невидимым выбоинам в камнях тонкой ниточкой петляла козья тропа. Высота была такой огромной, что у Мирани закружилась голова. Внизу вековечно шумело море; она глядела на затянутый облаками горизонт и думала, что в ясную погоду отсюда наверняка виден ее родной Милос; она увидит его, когда тучи рассеются, или ночью, когда на острове зажгутся маяки.
Она отвернулась от окна, села на прохладную скамью. Достала из внутреннего кармана туники измятый клочок папируса. Ей впервые выдался случай рассмотреть его внимательно; папирус был такой старый, что, едва она развернула его, он тут же развалился надвое у нее в руках. Листок был исписан торопливым, мелким почерком — Мирани с трудом разбирала выведенные блеклыми чернилами слова:
«Я видел тебя из окна. Я знаю, ты с Милоса; это и мой остров, оттуда меня привезли и сделали Aрхоном. Поэтому я тебе доверюсь. Больше некому, и скоро я все равно умру».
Снаружи на террасе послышались чьи-то шаги.
Она торопливо вскочила. Сердце отчаянно колотилось в груди. Выждав минуту, подошла к двери, приоткрыла ее и выглянула на террасу. На Мирани глядели только статуи; двери в другие комнаты были закрыты.
Она затворила дверь и привалилась к ней спиной.
"Послушай, девочка. Гласительница обманывает нас. Бог разговаривает с нами, но она его не слышит. И говорит нам совсем не то, что сообщает ей Бог. Он рассердился и поэтому не посылает дождя. Оракула предали.
Ты должна сделать два дела. Найди нового Архона. Гласительница и Аргелин назначат того, кто им удобен, но не он избран Богом. Ты должна им помешать. А второе: у меня во дворце живет музыкант. Орфей. Поговори с ним. Он знает.
Не бойся Бога. Он не причинит тебе зла. Он избрал тебя. Сожги это. Останься в живых".
В смятении Мирани перечитывала записку снова и снова. Где-то вдалеке послышался тихий, трепещущий звук гонга.
Она вскочила, разожгла на столе курительницу для благовоний, открыла крышку. Задыхаясь от ужаса, положила внутрь папирус, торопливо прижала его к огненно-красному угольку и держала, пока с краю не вспыхнул маленький язычок бледно-голубого пламени. Потом повернула так, чтобы загорелся весь листок. Папирус горел медленно, словно нехотя... Снова зазвонил гонг.