И только одна мечта не исполнилась: мы не встретили братьев по разуму. Мы не устали, но дальше идти сейчас невозможно. Мы уже дошли до границ солнечной системы, посетили все планеты, впереди межзвездное пространство. Пройдено четыре световых часа, а до ближайшей звезды - четыре световых года. Есть скорость 800 км/сек, нужно в сотни раз больше. К другим солнцам, очевидно, мы двинемся не скоро, некоторые говорят - никогда. Фотонная ракета и прочие еще более смелые проекты пока остаются проектами. Эпоха космических открытий прервана, вероятно, на три-четыре века.

Люди шли в космос с разными целями. Меня, например, как инженера, тянуло туда на стройку невиданного планетного масштаба. А Чарушин надеялся отыскать братьев по разуму. С надеждой на встречу мчался он открывать новые миры. И вот тупик. Открывать больше нечего, а стать космическим извозчиком не хочется. Покой, почет, внуки, мемуары, дача… И так бы и кончил он свою жизнь на запасном пути, если бы не неожиданная мысль о возможных инфрасолнцах, пришедшая мне в голову.

В сущности, сам он в какой-то мере подсказал мне идею: очень уж не хотелось ему мириться с тем, что дальше лететь некуда.

Как я рассуждал? До границ солнечной системы - четыре световых часа, до ближайшей звезды - четыре световых года. Неимоверный океан пустоты. Но есть ли уверенность, что там сплошная пустота? Мы знаем только, что ярких звезд там нет: они были бы видны. Но, может быть, есть неяркие или темные тела? Может быть, наши небесные карты, подобно земным генеральным, отмечают только звезды-столицы и упускают звезды-деревеньки?

Возьмем для примера сферу диаметром в пятнадцать световых лет. В ней окажутся четыре солнца: наше Солнце, Альфа Центавра, Сириус и Процион.

Можно считать и семь солнц, потому что, кроме нашего, все прочие - двойные звезды.

Но в том же пространстве несколько десятков слабых тусклых звезд: красных карликов, субкарликов, белых карликов. Это близкие звезды, но почти все они не видны невооруженным глазом, и только в XX веке мы узнали, что они близки к нам.

Итак, единицы видны глазом, десятки доступны телескопам. Нет ли в том же пространстве сотен небесных тел, не замеченных телескопом? Ведь так трудно среди миллиарда известных нам слабых звезд отыскать сотню маленьких и близких!

И температуры подсказывали тот же вывод.

В мире звезд правило такое: чем больше звезда, тем она горячее; чем меньше, тем холоднее. Красные карлики меньше Солнца раз в десять, температура у них - две-три тысячи градусов. Предположим, что есть тела раз в десять меньше красных карликов.

Какая у них температура? Вероятно, тысяча, шестьсот, триста, сто градусов. Светимость у более крупных ничтожная, у прочих - никакая. При температуре ниже 600 градусов тела посылают только невидимые инфракрасные лучи. Невидимые, густо-черные солнца! И среди них особенно интересные для нас с температурой поверхности плюс тридцать градусов - темные, но теплые планеты с подогревом изнутри.

Почему их не нашли до сих пор? Отчасти потому, что не искали, отчасти потому, что найти их трудно.

А сидя на Земле, темные планеты вообще увидеть нельзя. Ведь наша Земля сама излучает инфракрасный свет, мы живем в мире инфракрасного пламени.

Разве можно, живя в пламени, заметить свет далекой звездочки?

С трепетом излагал я все эти соображения Павлу Александровичу. Уголком глаза я следил, как сходит с лица старика снисходительная улыбка, как сдвигаются мохнатые брови. А я-то думал, что так логично рассуждаю! Неужели есть непредвиденное возражение? Скомкал кое-как конец, жду разгрома.

– А ведь это любопытно, Радий, - сказал он. - Планета с подогревом изнутри, мир навыворот. И все не так, как у нас. Жизнь есть там, как ты думаешь? Растений быть не может, конечно, если света нет. А животные? На Земле животные во тьме существуют - и в пещерах и в глубинах океана. Вообще животный мир древнее растительного. А высшие формы? Могут высшие формы возникнуть в вечной тьме?

И вдруг, расхохотавшись, хлопнул меня по плечу:

– Может, мы с тобой еще двинем в космос, Радий? Ты как, полетишь отыскивать свои инфры?

– А вы, Павел Александрович?

Он обиделся, поняв вопрос по-своему:

– А что? Я не так стар еще. Мне восьмидесяти еще нет. А по статистике, у нас средний возраст девяносто два с половиной.

Я сам был удивлен, когда полгода спустя Центральная лунная обсерватория сообщила об открытии первой инфры.

Не будь Павла Александровича, все это произошло бы много позднее. Но он забросил все свои дела и развлечения. «Мемуары» оборвались на полуслове.

Электронная стенографистка писала только письма в научные и общественные организации, старым друзьям-космонавтам, ученикам, на Луну, на Марс, на Юнону, на Ио, на космические корабли дальнего плавания с убедительной, настоятельной и горячей просьбой организовать поиски черных солнц.

Я восхищался энергией старика. Казалось, он только и ждал сигнала, сидя у себя на даче. Возможно, на самом деле ждал, и вот явилась цель - неоткрытые миры: можно мчаться в космос, искать, открывать…

Инфры нашлись в созвездии Лиры, Стрельца, Малой Медведицы, Змееносца, Тукана, Телескопа…

А самая близкая и самая интересная для нас - в созвездии Дракона. Температура поверхности ее была плюс десять градусов. А расстояние до нее «всего лишь» семь световых суток. «Всего лишь» в сорок раз дальше, чем до Нептуна. Межпланетная ракета могла покрыть это расстояние за четырнадцать лет.

И год спустя эта ракета вылетела. А в ней Варенцовы, Юлдашевы и мы с Павлом Александровичем. Я-то знаю, каких трудов стоило старику убедить, чтобы его и меня включили в команду. Его - из-за возраста, меня - по молодости и неопытности.

Первые дни полета были словно первая экскурсия в Москву: захватывающе интересно, и все наизусть знакомо. Сто раз читано, сто раз видено в кино.

Земля с высоты - гигантский глобус, заслоняющий небо. Учетверенная тяжесть, потом чудеса невесомости. Луна - чужой черно-белый мир с ликом, изрытым оспой. Плавные лунные прыжки, густо-черные тени, пропасти, вековечная пыль. Я читал об этом, представлял себе, увидел - и был потрясен.