– Вот как? Ну и ну! – Смешно выговаривая слова, чернец озабоченно покачал головой. – Что же, война, что ль, скоро? И – не иначе – со свеями, больше-то здесь соперников нет. Что же они, Тявзинский уговор нарушили?

– Да не знаю, – с деланным равнодушием пожал плечами приказчик. – Не нарушили, так нарушить могут – так дьяк говорит.

Резко прикусив язык, Иванко отвернулся, подошел к своим, спросил что-то. Вид у приказчика был такой, словно он сболтнул лишнее.

А освобожденные, включая Митрия, искренне радовались свободе, лошадиному хрипу, чистой колодезной воде и быстро светлеющему утреннему небу, окрашенному оранжево-золотыми лучами восходящего солнца.

– Эвон и наши, Иване! – Привстав в стременах, один из воинов показал плетью на тракт.

И в самом деле, там как раз появились возы, конники, люди. На постоялый двор не свернули, ехали мимо, да и зачем? Во-первых, дьяк торопился поскорее прибыть в Тихвин, а во-вторых, в это голодное время купцы не очень-то доверяли постоялым дворам. Вполне свободно их могли там убить и ограбить, и чем ближе к центру России, тем вероятнее. Даже по московским улицам с наступлением темноты шастали многолюдные разбойничьи шайки, да и в светлое время невозможно было выйти без кистеня или охраны. Исстрадался народ, потеряв всякое людское достоинство пред лицом великого голодного мора. Матери поедали своих детей, а их отцы, сбившись в стаи, охотились на одиноких путников, словно на боровую дичь. Господь отвернул свой светлый лик от несчастной страны, и казалось, не было ему никакого дела до страданий и бедствий народа. И это все неспроста. Царь-то – не настоящий, не природный государь, помазанник Божий, а людьми да боярами избранный! Страшный голодомор охватил центральные районы страны, а вот здесь, на северных окраинах, он все же чувствовался не с такой силой – слишком уж малолюден северный лесной край, изобилен дичью и рыбой.

Дьяк спешил, спешили и купцы, да и что им было за дело до какого-то мелкого погоста? Не останавливаясь, возы проехали мимо, конники догнали их уже у реки, что блестела за кустами слева от тракта. Возчики погоняли коней – видать, хотели поспеть до темноты к броду. Тому самому, у слияния Капши-реки с Пашою, где к переодетому девицей Митьке нагло приставал московский торговый гость. Да-а, ничего не скажешь, «веселенькое» было дело, от таких бы всю жизнь подале держаться.

Митрия, Василиску и Прошку Иванко-приказчик быстро уговорил ехать с ними до Новгорода. Дескать, чего тут в здешних лесах промышлять? Разве что мести хозяина постоялого двора, татя лесного.

– Ну, сами поймите, он ведь вас найдет и убьет, – искоса посматривая на Василиску, убеждал Иван. – И – смею заверить – весьма даже быстро. Где вы тут от него спрячетесь? Всю жизнь по лесам таиться не будете, скучновато, да и навыка охотничьего у вас нет. Тетки-дядьки ваши, что на починке, давно сгинули, о чем – если слышали – говорил мне один из плененных татей, красноухий Онуфрий. Он же поведал и о мстительности хозяина.

– Ну, а в Новгороде мы кому нужны? – потупив глаза, спросила Василиска.

– Мне! – тут же отозвался приказчик. – И, честно сказать, не так в Новгороде, как в Тихвине. Вернее, поначалу в Тихвине, а потом, может быть, в Новгороде… А может и не быть, если в Тихвине дело сладим…

Прошка фыркнул:

– Загадками говоришь, паря!

– Но в Тихвине точно понадобитесь. Пошто сникли? – Иван хитровато прищурился и, осмотревшись вокруг, понизил голос: – После поговорим. Ну же, решайтесь! А все ваши возможные трудности я возьму на себя. Ежели беглые, так вот они вы, вернулись, на меня за оброк работать будете – Успенской обители архимандрит моему хозяину-купцу благоволит, так что уладим все в лучшем виде, даже не сомневайтесь.

– Архимандрит-то благоволит, а Введенская игуменья? – не выдержал Митька.

– Инокиня Дарья? – Иван усмехнулся. – Имеется у меня к ней письмецо… Да все уладим, не переживайте.

И ведь уговорил, черт сивый! А и то – как в здешних местах после всего случившегося оставаться? Если только себе на погибель, да ведь отчего-то не очень гибнуть хотелось вот так вот, ни за что, ни про что в самом расцвете лет.

Примкнувшие к торговому каравану беглецы, с разрешения дьяка, когда уставали, ехали на возах – уж устраивались, как могли, хоть и маловато было свободного места, что и понятно: многие товары везли в Тихвин торговые гости – соль из северных соляных варниц, копченую и вяленую рыбу, лосиные кожи, меха, рыбий зуб, купленное у аглицких немцев сукно, серебро, олово.

Вообще, сильно на то походило, что главным в караване был, как ни странно, дьяк – вовсе человек не торговый. Митька сразу заметил, что к нему обращались по всякому поводу, ну, и что касается кратких остановок на отдых – все решал он. Казалось, с чего бы? Митрий присматривался, мотал на ус и вскорости понял с чего. Вообще-то догадаться было не трудно: вся охрана – солидный, вооруженный пищалями и саблями отрядец – как раз и принадлежал дьяку, а вовсе не торговым гостям. Видать, при посещении приказным Архангельска и Холмогор местные купцы смекнули, что можно послать караван до Тихвина, и еще дальше – в Новгород, да быстренько насобирали возы и людишек. Вот только как те собирались возвращаться обратно? На свой страх и риск? Ну-ну… И все же интересно.

Вопрос этот Митька, словно бы невзначай, задал Ивану, ехавшему рядом на коне. Тот сразу же ухмыльнулся:

– Ага, на свой страх и риск, как же! В июне месяце к Архангельскому городку из самой Москвы ба-альшой караванец пойдет! За рыбой, да за дичиной, да за всем прочим. Давно уж собирались в дальние северные края московские торговые гости.

– Московские гости? – изумился Митрий. – А они уже туда не прошли часом?

Тут пришел черед удивляться приказчику:

– Как так?

– А так. – Отрок улыбнулся, немножко радуясь, что озадачил своего спасителя. А не корчи из себя всезнайку, поскромней будь! – Мы-то ведь все, – пояснил, – я, сестрица моя, Прошка, как раз с московскими гостями на Шугозерье и ехали.

– Так… – задумчиво скривился Иванко. – Вот что, Дмитрий, ты мне, как на ночлег станем, все хорошенько расскажешь, лады?

– Лады, расскажу, – Митрий пожал плечами. – Не особо много там и рассказывать-то.

Когда возы подъехали к броду, уже смеркалось. Небо по-прежнему оставалось светлым, но на лесную дорогу опустилась глухая полутьма. Бледно-белый месяц зацепился рогами за вершины сосен, рядом с ним высыпали такие же белые звезды. На небольшой полянке возы составили в круг; стреножив, лошадей пустили пастись, развели костры, выставили караулы. От кого, спрашивается? Нешто нападут на такой обоз мелкие разбойничьи шайки? Самим же дороже и выйдет! Митрий вспомнил, как лихо оборонялись от татей московиты. Вот и здесь будет все точно так же, ежели вдруг нападут. Но пока, похоже, никто нападать не собирался.

Митькин рассказ о московских обозниках Иванко выслушал в мрачной задумчивости. Потом кое-что уточнил: что за товары были в возах и как выглядел купец. Про купца Митрий обсказал: толстый такой, немолодой уже, бородища лопатой и как боярин одет; а вот насчет товаров замялся – не видал он товаров, все возы рогожками затянуты и под охраной были.

– И большая охрана? – тут же переспросил приказчик.

– Большая, добрая, такая, как и здесь. Даже пищали и те были. Правда, не очень дорогие, с фитильными замками.

– А ты, я вижу, в огненном бое разбираешься?

– Не то чтобы разбираюсь, а уж это-то вижу.

– А что еще видишь? Смотрю, у тебя книжица… Разрешишь взглянуть?

Митька усмехнулся, протягивая приказчику обгорелого Рабле, коего с вечера таскал с собою, пока Прошка зашивал свой прохудившийся заплечный мешок.

Иван взял в руки книгу, пролистнул…

– Ого! – воскликнул он с нешуточным удивлением. – Латиница. Чья речь?

– Французских немцев.

– И ты… ты ее понимаешь?

Митрий скривился, словно от зубной боли: