Гордон рассматривал точку чуть повыше ее правой брови.

— Я работал рядом с тобой, Хани, как только мы сюда приехали. По десять, двенадцать часов в день. Так же, как и ты.

Это было правдой. Сегодняшнее его отсутствие было редким исключением. Гордон работал с нею и по воскресеньям, и вечерами, когда бригада уже уходила. Хани с удивлением замечала, что тяжелая работа как будто даже нравилась ему. Сейчас Хани обратила внимание на его бледность и поняла, что, по-видимому. Гордон сказал правду, ему действительно нездоровится. Но у нее уже не осталось сочувствия ни для кого, даже для самой себя.

— Вам лучше со мной не связываться. Я в долгах, и вы прямо сейчас должны решить, как поступите. — Она горько усмехнулась. — Прошли те времена, когда вам можно было вытянуть из меня все что угодно, просто пригрозив уйти. Меня больше не волнует, уйдете вы или нет. Если считаете, что не сможете жить так, как я сочту нужным, то укладывайте чемоданы и завтра же убирайтесь отсюда!

Протиснувшись мимо Гордона, Хани вышла из хибары и спустилась по покосившимся бетонным ступенькам. И зачем только она позволила, им остаться? Их беспокоила не она, а ее деньги. И она больше не будет о них заботиться. Она не будет заботиться ни о ком.

На нее повеяло холодным влажным ветром, и Хани вспомнила, что оставила в комнате рубашку. Отсюда ей было видно Серебряное озеро. Его покрытая мелкой рябью поверхность казалась серой и зловонной под декабрьским небом. Над развалинами «Доджем холл» кружил стервятник. Страна мертвых. Парк был для них идеальным местом.

Дойдя до деревьев, Хани замедлила шаг. Она чувствовала полную опустошенность. Влажная коричневая хвоя набилась в ее рабочие туфли и прилипла к джинсам. Она хотела бы восстановить горки сама, потому что устала от людей. Может, в одиночестве она сможет услышать голос Дэша. Она прислонилась к чешуйчатому стволу сосны, выдыхая облачка пара в холодный воздух. Ее переполнили печаль и тоска одиночества.

«Почему ты не взял меня с собой? Почему ты умер без меня?»

Хани не сразу заметила, что в дальнем конце аллеи у ее трейлера стоит мужчина. Шанталь не раз говорила, что небезопасно жить так далеко от них, но Хани не обращала на это внимания. А сейчас у нее даже волосы на голове зашевелились.

Мужчина поднял голову и увидел ее. Во всем его облике было что-то зловещее. С тех пор как они вернулись в парк, Хани повстречалась с несколькими бродягами, но они бежали прочь, завидев ее. Было не похоже, что этот мужчина собирался куда-нибудь убежать.

До сих пор она не думала, что имеются основания опасаться за свою жизнь, но даже на таком расстоянии она почувствовала угрозу, исходившую от незнакомца. Он был гораздо крупнее нее, широкоплечий и сильный, с длинными спутанными волосами и черной повязкой, закрывавшей глаз. По его кожаной куртке стекали капельки дождя; джинсы были мокрыми и грязными.

Незнакомец не двигался с места, и у Хани затеплилась надежда, что он повернется и уйдет. Но вместо этого он направился к ней медленными, настороженными шагами.

— Вы вторглись в чужие владения! — Она выкрикивала слова, надеясь запугать его, как пугала многих других.

Не говоря ни слова, он подходил все ближе и ближе, пока не остановился поблизости.

— Что вам нужно? — решительно спросила она.

— Я и сам не знаю. — Он говорил со слабым иностранным акцентом, она не могла понять каким.

Спина ее похолодела от ужаса. Аллея была совершенно пуста, и даже если она закричит, то Гордон и Шанталь не услышат.

— Это частное владение.

— А я ничего и не трогаю. — Его речь была ничем не примечательна, кроме разве легкого чужестранного акцента.

— Сейчас же уходите отсюда, — приказала Хани. — Не заставляйте меня звать охрану!

Она подумала, знает ли он, что никакой охраны здесь нет, — тогда пустые угрозы его не испугают.

— Зачем вам это делать? — спросил он. Хани хотелось убежать, но она понимала, что он догонит ее, прежде чем она доберется до трейлера Шанталь. Мужчина стоял и смотрел на нее, и Хани не покидало тревожное чувство, что он раздумывает, как поступить. Она судорожно перебирала варианты. Наверное, он решает, убивать ее или просто изнасиловать. На мгновение что-то в мужчине показалось ей знакомым. Она вспомнила про все те криминальные телеистории, которые смотрели Гордон и Шанталь, и думала, не могла ли видеть его в одной из них. А что, если он сбежал из тюрьмы?

— Вы не узнаете меня? — спросил он наконец.

— Я? — Душа у нее ушла в пятки от страха. Одно неверное слово, и он окажется на ней. Она стояла как замороженная, и незнакомец сделал еще один шаг.

Хани невольно отступила, вытянув перед собой руки, как будто этот хрупкий барьер мог его остановить:

— Не подходите ближе!

— Хани, это я, Эрик!

Постепенно его слова смогли пробиться к ней через завесу страха, но даже после этого прошло несколько секунд, пока она поняла, кто перед ней.

— Я не хотел напугать тебя, — сказал он плоским, безжизненным голосом, в котором теперь не было и тени акцента.

— Эрик?

С той поры как она виделась с ним, прошли годы, а многочисленные газетные и журнальные снимки не имели ничего общего с этим зловещим одноглазым бродягой. Неужели это и есть тот молодой сердцеед, которого она знала столько лет назад?

— Что ты здесь делаешь? — резко спросила она.

Он не имел права так ее пугать. И не имел права вторгаться в ее владения. Ей наплевать, что в Голливуде он большая шишка. С тех пор как она восхищалась голливудскими звездами, много воды утекло.

— Я увидел указатель примерно за двадцать миль отсюда и вспомнил, как ты рассказывала об этом месте. Вот меня и разобрало любопытство.

Она смотрела на повязку через глаз и его неопрятную наружность. Одежда была помята и испачкана, руки грязные, на подбородке темная щетина. Неудивительно, что она его не узнала. Хани вспомнила про автомобильную аварию, в которую он попал, но теперь она уже не испытывала жалости к людям, которые обладают достаточным везением, чтобы выбираться из несчастных случаев живыми.

Ей не понравилось, что приходится откидывать голову, чтобы посмотреть в его глаз.

— Почему сразу не сказал, кто ты?

Он пожал плечами, лицо осталось непроницаемым.

— Привычка.

Ее охватила тревога. Он стоял, не говоря ни слова, не пытаясь объяснить ни свое появление в парке, ни зловещую наружность. Он просто повернулся и смотрел на нее своим ярко-голубым неподвижным глазом. И чем дольше смотрел на нее, тем больше она утверждалась в тревожной мысли, что она видит зеркальное отражение своего собственного лица. Речь шла не о внешнем сходстве. Здесь было нечто большее — она видела столь знакомую ей пустоту души.

— Ты что, скрываешься? — спросила Хани. — Длинные волосы. Поддельный акцент. И повязка на глазу.

Хани поежилась от холода.

— Повязка — для достоверности. Они вписали ее в сценарии моего последнего фильма. Что до остального, то я не хотел тебя напугать. Акцент уже автоматический. Он у меня для того, чтобы прятаться от поклонников. Я даже о нем не думаю.

Однако казалось, что он втянулся во что-то более серьезное, чем просто в попытку остаться неузнанным поклонниками. Будучи и сама беглянкой, она легко признала себе подобного, хотя и не представляла, от чего ему бежать.

Он посмотрел по сторонам:

— Ни соседей, ни спутниковых антенн. Ты счастливица, у тебя такой уединенный дом! — Он поежился под сырым ветром, все еще не глядя на Хани. — Я сожалею, что так случилось с Дэшем. Он не особо меня любил, но я всегда им восхищался.

В его соболезновании послышалась зависть, и Хани рассердилась:

— Держу пари, что не как актером.

— Нет. Не как актером. Он был прежде всего личностью, а уже потом всем остальным.

— Он всегда говорил, что играет Дэша Кугана лучше, чем кто-либо другой. — Она сжала зубы, потому что они начали стучать. Хани не любила показывать свою слабость. — Он был настоящим мужчиной. О немногих можно так сказать.