- Значит, я могу сказать Пьеру, что вы сейчас спускаетесь?

Она посмотрела на него, точно не сразу поняла, о чем речь.

- Ах, да вы все про это! Про поездку! Как вам не надоест! Ну, конечно, я сейчас бегу. Селестина! Несессер! Где мои дорожные перчатки? Вечно вы все перепутаете. Леон! Отнесите чемодан вниз. Пустой? Почему же он пустой? Ах да, я вынула тайер. Так кладите его обратно! Скорее! Я бегу! Ах! Тесемка внизу оборвалась, Селестина, скорее! Прощайте! Вечно вы...

Мишель сбежал вниз.

- Сейчас идет.

Пьер безнадежно покачал головой. Но, к их общему удивлению, дверь распахнулась, выбежал лакей с чемоданом и непосредственно за ним суетливая, вертясь волчком и размахивая ярко-желтым шарфом, сама Одетт. Рядом, уцепившись в подол ее юбки, в которую не то втыкала булавки, не то зашивала, прыгала по ступенькам Селестина.

- Шляпа! Леон! Картонку со шляпой. Где Пуфф! Пуфф! Пуфф!

Из дверей с визгом выкатилась белая собачонка, ударилась в ноги взбегающего по лестнице лакея, тот перевернулся и шлепнулся боком.

- Селестина! Принесите картонку! Леону некогда. Вы видите - он валяется. Ну, едем же, едем. Сами торопили.

Пьер нажал на педали, делая вид, что не слышит воплей Селестины, которая бежала сзади с какими-то забытыми предметами.

Живо вылетели на набережную, перемахнули через мост...

- Пьер! Пьер! Ради бога, к какому-нибудь поч-товому бюро! Я должна сейчас же послать телеграмму мужу, чтобы выслал мне деньги в Бордо. Мишель, будьте так любезны. Пойдите на почту и телеграфируйте! Мосье Дарли - отель "Риц". Я только не помню, где именно - в Брюсселе или в Лондоне. Пошлите на всякий случай и туда, и сюда. Это гениальная мысль - и туда, и сюда. И понежнее - я на вас рассчитываю. Я верю, что в вашем вокабюлере1 найдутся нежные слова.

Стоя перед решетчатым окошечком, Мишель, злясь и вздыхая, выводил скрипучим пером:

"Думаю только о тебе все время стоп Вышли деньги Бордо любовь сильнее смерти твоя Одетт".

Наконец прокатили через унылые предместья. Потянуло свежим вечерним воздухом. Мишель снял шляпу, улыбнулся и только что начал думать: "Все-таки хорошо, что я вырвался из Парижа". Не успел подумать только "Все-таки хо...", как Одетт громко вскрикнула:

- Пьер! Поворачивай назад! Ведь я забыла ключи! Я слышала, как Селестина кричала про ключи, но мне было некогда понять, чего она хочет. Пьер, поворачивай назад. Как возмутительно, что ты никогда ни о чем не помнишь!

"Международное общество" - это, не правда ли, наводит на мысль о спальных вагонах? Но речь идет совсем не о спальных вагонах, хотя нечто общее и можно было бы найти. Например, уснуть там могли бы далеко не все, а только люди привычные. Но не будем на этом останавливаться.

О международном обществе, которое я имею в виду, заговорила первая мадам Ливон. Это ее идея.

- Довольно нам вариться в своем соку! - сказала она. - Ведь все то же самое и те же самые. Пора, наконец, вспомнить, что мы живем в Париже, в международном центре. Зачем нам киснуть в этом заколдованном кругу, в этом эмигрантском гетто, когда мы можем освежить свой круг знакомства с новыми, может быть, чрезвычайно интересными, с даже полезными людьми. Так почему же нам этого не сделать? Кто нам мешает? Мне, по крайней мере, никто не мешает. Я великолепно владею француз-ским языком, муж знает немного по-английски, овладеть испанским - это уже сущие пустяки.

Так начался международный салон мадам Ливон.

То есть это была мысль о нем, зерно, всунутое в плодородную почву и быстро давшее росток.

Почвой этой оказался двоюродный бо-фрер1 самого Ливона - Сенечка. Сенечка знал весь мир, и для него ровно ничего не стоило собрать желаемое общество.

Ознакомившись с идеей мадам Ливон, он немедленно потребовал карандаш и бумагу и стал набрасывать план. План отчасти по системе патриарха Ноя.

- Англичан, скажем, два. Довольно? Американцев тоже два. Французов надо подсыпать побольше. Их раздобыть легче. Шесть французов. Три самца и три самки. Испанцев... сколько испанцев? А?

Считали, записывали.

- Экзотический элемент тоже должен быть представлен. Какие-нибудь креолы, таитяне, - вставила мадам Ливон.

- Можно и таитян. Это вам не Дубоссары. Здесь кого угодно можно найти. Хотите полинезийца? Я знаю одного журналиста-полинезийца.

- Ну что же, отлично. Нужно все-таки человек сорок. Моя квартира позволяет.

- Полинезиец, наверное, сможет притянуть массу своих. С соседних островов, Канарских, Болеар-ских, Замбези-Лиамбей или как их там. Тут в Париже ими хоть пруд пруди.

- Итальянцев надо.

- Ну конечно. Только, видишь ли, европейцев надо выбирать каких-нибудь значительных, знаменитых. Либо писателей, либо артистов, а то кому они нужны. Тогда как от человека из Замбези ничего не требуется. Он уже потому хорошо, что экзотичен. Ну, а если он при этом может еще что-нибудь спеть - так тогда дальше и идти некуда. Это был бы блестящий номер. Эдакий какой-нибудь канареец прямо с острова и вдруг поет свое родное, канар-ское. Или с Суэцкого канала и исполнит что-нибудь канальское.

- Ну, а кого из французов? - размечталась мадам Ливон. - Хорошо бы Эррио, как политическую фигуру. Потом можно артистов. Сашу Гитри, Мистангетт, Мориса Шевалье, несколько кинематографических - Бригитту Хельм, Адольфа Манжу, если они не в Холливуде. Приглашения, во всяком случае, пошлем, а там видно будет.

- Жалко, что умер Бриан, - сказал Сенечка.

- А что?

- Как что? Такой популярный человек мог бы привлечь интересную публику.

- Ну ничего. Будем базироваться на артистах. Теперь составим текст приглашений и закажем билеты.

Наметили день, тщательно выбрав такой, когда не было бы ни приема в каком-нибудь посольстве, ни какого-нибудь особо интересного концерта, ничего такого, что могло бы отвлечь интересную публику.

- Ну конечно. А как, по-твоему, можно, чтобы Саша Гитри что-нибудь разыграл? Например, вместе с Мистангетт. Это было бы оригинально.

- Шаляпина бы залучить. Покойную Анну Павлову.

- Ах, нет, только не русских, надоело.

Дело быстро налаживалось.

Назначили день, разослали приглашения.

"Первое международное общество любви к искусству просит вас оказать честь и т. д.".