- От твоего лорда, - эхом откликнулся Артур, чувствуя, как похолодало в воздухе. - Вот оно так…

Джайлз вскинул голову, его глаза были чуть сощурены:

- Да, именно так, - с вызовом сказал он. - Сэр, у меня еще много забот на сегодня, нужно доспехи почистить, оружие, за вашим конем опять же присмотреть… Да и вам самим найдется, чем заняться, что мне вас отвлекать. Доброго вечера, сэр. - Майкл не без ловкости вложил учебный меч в ножны и отвесил чопорный поклон, очень напомнив в этом миг Александра.

- Послушай, - начал было Айтверн, но понял, что не понятия не имеет, о чем говорить.

- Да я бы послушал, - с готовностью отозвался Джайлз, - вот разве что одна загвоздка - вы и сами не знаете, что сказать… Не знаете же, верно? - Появись на лице Майкла хоть тень иронии, Артур не раздумывая бы ударил его. Но оруженосец оставался совершенно серьезным, в его голосе даже сквозил намек на участие. - А жаль… Вы ведь хотели бы по правде узнать, что мне ответить… Вам это не для меня надо, для себя. Вы никогда не говорите для других, сэр, даже когда сами думаете, что убеждаете их, или спорите, или пытаетесь приказывать. Вы говорите только для себя… сами пытаетесь поверить в то, что произносите.

- Ты… - Голос Артура напомнил ему самому скрежет меча о точильный камень. - Ты… Да какое тебе дело до того, во что я верю или не верю? Ты присягнул мне, так вот и изволь выполнять приказы, и не забывай про субординацию!

Майкл сделал шаг ему навстречу и негромко спросил:

- А чем вы, сэр, станете дышать, когда все вокруг превратятся в ваших слуг? От одиночества не задохнетесь? - и, не дожидаясь ответа, развернулся и направился к крыльцу. Артур растерянно смотрел ему вслед. В какой-то момент он захотел окликнуть Джайлза, заставить остановиться, попросить прощения за свою грубость или может даже поблагодарить за сказанные слова, но он не стал этого делать. Герцог Запада не имеет права унижаться перед безродным крестьянином, раньше прислуживавшим врагу и подобранным тем едва ли не в канаве.

И поэтому Артур Айтверн так и не сказал ни слова, не издал ни звука, даже когда Майкл чуть задержался на пороге башни, придерживая дверь и слегка сутулясь… но Артур хранил молчание, и когда оруженосец наконец вступил под каменные своды, единственным звуком, что он услышал, была все та же дверь, захлопнувшаяся за его спиной.

Прошло еще три дня, прежде чем в Стеренхорд начали прибывать войска - знаменосцы Дерстейна собирались по приказу своего сеньора. Воинские отряды стекались в Железный Замок со всех концов обширного домена Тарвелов. Графы, и бароны, и простые сквайры приводили с собой солдат - закованных в латы рыцарей на великолепных скакунах, пехотинцев, привычных биться в общем строю и вооруженных алебардами и двуручными мечами, лучников и арбалетчиков. Отряды приходили каждый день, стремительно вырастая в огромную армию, и крепость Тарвелов, несмотря на свои внушительные размеры, никак уже не могла вместить эту армию в своих стенах. Рядом со Стеренхордом вырос огромный лагерь, многолюдный, шумный и наполненный суетой в равной степени днем и ночью. На плечи лорда Дерстейна легла нелегкая задача - обеспечить оказавшихся под его началом бойцов всем необходимым, устроить так, чтобы они не испытывали никакой нужды и находились в полной готовности к бою. Обеспечить постоянные поставки провианта для людей и корма для лошадей, чередовать учения и отдых так, чтобы воины в равной степени не надорвались от нагрузок и не заплыли жиром от безделья, постоянно следить за поддержанием дисциплины, и разрешать еще целую прорву вопросов. Айтверн даже и предположить не смог бы, насколько эта задача в действительности, пока не увидел, насколько успешно Тарвел с ней справляется - и насколько успешно скрывает, что тратит на это немало сил. Лорд Дерстейн всегда оставался неизменно бодрым, выглядел уверенным в себе, ежечасно находился вместе со своими солдатами, с неослабевающим вниманием вникал в любую, даже самую ничтожную на взгляд Артура проблему - и не выказывал даже тени усталости, недовольства или желания отстраниться от дел, забросить их или переложить на чужие плечи. Айтверн, будучи маршалом Иберлена, повсюду старался сопровождать Железного герцога - и мало что не валился с ног, даром что сам почти ничего не делал и ничего не решал. Каждый день казался невыносимо длинным, и падая головой на подушку, Артур испытывал невыразимое облегчение - а Дерстейн похоже и вовсе не ложился, и не испытывал по этому поводу никаких неудобств. И вправду он что ли железный? Невероятно, гвозди бы делать из этих людей…

А спустя еще несколько дней появились и первые из вассалов Айтверна. Запыхавшийся Майкл Джайлз ворвался прямиком в столовую, где слегка осоловевший от недосыпания Артур завтракал в компании Лаэнэ и Гайвена, одновременно стараясь поддерживать светскую беседу. Он рассуждал о том, сколь поэтичны первые лучи рассвета на прибрежной траве, временами широко зевая. Гайвен без особого энтузиазма соглашался, Лаэнэ отсутствующе глядела в окно. При виде всполошенного оруженосца, отдавшего торжественный, по всей форме, салют, Айтверн тихонько выругался и спросил:

- Чем обязан чести лицезреть вас, сударь, в столь ранний час? - Час был не столь уж и ранний - восемь утра… если забыть, что лег Артур лишь в пять.

Майкл, порой терявшийся, заслышав придворные речи, оторопело уставился на Айтверна:

- Там… это… Вам нужно спуститься. Приехал большой отряд.

Артур наполнил вином хрустальный бокал и меланхолически изрек:

- Знаешь, Майк, я устал как собака, и не как простая собака, а как старая и порядком избитая жизнью, - Айтверн отпил вина и откинулся на спинку кресла, потягиваясь. Мышцы сладко заныли, намекая, что нелишне бы вернуться в постель - и проваляться в ней до вечера. - Поэтому я не имею никакого желания спускаться к воротам и корчить из себя радушного хозяина. Тем более, я тут не хозяин.

- Господин маршал, - укоризненно сказал Джайлз, - они очень хотят вас видеть.

- Даже так? Кажется, я становлюсь местной знаменитостью, - Артур залпом выпил вино и довольно улыбнулся. - Что же, придется ненадолго скрыться от надоедливых поклонников. Конечно, это разобъет им сердце, но я никогда не отличался особенной жалостливостью.