Ну, а вот если предположить, что Назорей всё-таки жив, и Савл вместе с воином, который ударил проповедника в сердце копьём, всё-таки ошиблись? Такое ведь возможно? Тогда Назорей где-то прячется. Ведь не обо всех же друзьях, знакомых и родных у меня имеются сведения? Кого-то мои тайные соглядатаи могли и пропустить? Стало быть, проповедник вполне мог прятаться в городе?

Изучив довольно хорошо все доносы и проведя полночи за беседой с проповедником, мне стали понятны некоторые основные, жизненные принципы Галилеянина. Именно поэтому я был совершенно уверен в том, что он явится во дворец, обязательно придёт, дабы просить о милости к узникам, взятым мною в качестве заложников. И специально для этого я приказал устроить больше шума во время задержания его последователей, родных, близких и знакомых. Слухи о жестоком обращении с пленниками обязательно дойдут до его ушей. Вот, собственно говоря, в чём заключалась суть моего плана. Я наделся на его порядочность и честность, на его преданность дружбе и своим идеалам. Назорей не мог не прийти, ибо все его друзья и ученики находились в заточении, и жизнь их висела на волоске, тонком и единственном, и волоском тем был он сам, проповедник, вернее его личный визит ко мне. Ну, а коли, Назорей действительно умер, но смерть для него не помеха, как говорилось в древних иудейских предречениях, то тем паче он должен предъявить себя мне, дабы замолвить слово за своих товарищей по беде. Ведь в таком случае ему не следовало опасаться быть схваченным вновь и претерпеть казнь во второй раз, если он был способен попрать вечность и небытие. Вот и все мои рассуждения. Теперь мне оставалось только терпеливо ждать.

Итак, я был совершенно один. Такие встречи не терпят свидетелей. В зале царили тишина и спокойствие. Аромат цветущего миндаля, мандариновых деревьев и жасмина, смешиваясь с вечерней прохладой, врывался внутрь дворца, заставляя забывать о трудностях дня и тягостях жизни. Однако, не смотря на столь прекрасный вечер, настроение моё не было таким уж благодушным. Внутри меня боролись два весьма противоречивых чувства. С одной стороны я пребывал в полной уверенности, что план, задуманный мной, обязательно осуществится, но понять, а тем паче объяснить, на чём зиждилась эта моя убеждённость, было просто невозможно, а потому и грызли меня черви сомнения.

«А, может, я всё придумал? Начитался в доносах всяких небылиц о Назорее, о его сверхвозможностях и творимых им чудесах. Человек всегда склонен к выдумкам, а особенно после смерти таких людей, как проповедник из Капернаума. Ведь отрицать его ум, талант и способности было бы глупо, – размышлял я в одиночестве, – про него вообще скоро среди народа начнут ходить всякие легенды. Возможно, и я поддался соблазну многих его последователей и сторонников, потому и поверил словам Назорея о бессмертии человеческой души? Понапридумывал для себя разных глупостей, вроде того, что он обязательно должен прийти ко мне, дабы спасти свою подругу, учеников своих и друзей, которые были с ним. Но как он может явиться, коли мёртв? А если жив? А если... но это уже полный абсурд! Нет! Нет! Нет! Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Ведь Савл меня заверил, что Назорей умер, а я верю своему помощнику, как самому себе. Ну, глупости, самые настоящие глупости. Он мёртв! Казнён! Его сердце проткнул легионер своим копьём! Ладно, хватит выдумывать! Веду себя, как неразумный малолетний ребёнок. Не пристало мне, римскому наместнику, верить чудесам, которые всякий сброд и нищая голытьба разносит по Иудее, рассказывая про своего кумира разные небылицы».

Вот в таких сомнениях и внутренней борьбе пребывал я в ожидании неизвестно чего, но совершенно ясно – кого. Противоречия захлёстывали мой разум, но оба моих довода казались столь равнозначными, что никакому из них нельзя было отдать предпочтение, дабы твёрдо сказать самому себе: «Не жди! Никто не придёт, ибо все твои предположения абсурдны! Или, напротив, обязательно жди, так как проповедник придёт!»

Однако я чувствовал, ощущал сердцем своим, что он явится. Интуиция мне моя подсказывала, что жив Назорей! Здоров и невредим! Но тут же сердце моё начинало тихо вещать, что умер проповедник, а тело его просто кто-то похитил, преследуя при этом какие-то свои тайные цели. Я ещё долго мог так сидеть и размышлять, перейдя, в конце концов, на философствования о вечном вопросе бытия – смысле человеческой жизни. Но мне удалось стряхнуть с себя груз идеалистических раздумий, по существу отвлекающих от серьёзных дел, которые меня ожидали впереди.

Ожидание неизвестно чего или кого сильно утомило меня. Я встал из кресла, присел несколько раз, сделал руками пару резких движений, разминая затёкшие мышцы. Работа на сегодняшнюю ночь предстояла очень серьёзная и, главное, ожидалось её очень много.

– Вот мы сейчас и выясним, что за цели преследовали похитители? Пора заняться делом и учинить спрос всем, кто так или иначе был связан с Назореем! А заодно и проверить правильность слов проповедника насчёт бессмертия души, но использовать для этого придётся жизнь и здоровье его учеников и близких! Эй, стража! – что было сил, я затряс серебряным колокольчиком и, не дожидаясь прихода охранника, нарочито громко прокричал, – приготовьте всё необходимое для допроса и освободите камеру пыток!

По дворцовому двору забегали легионеры, одни выводили коней, другие готовили факелы и поджигали их, ожидая, когда я спущусь вниз, дабы отправиться в крепость. Как вдруг...

...Пришедшая ночь, накатывавшая ещё иногда волнами холодного весеннего воздуха, внезапно потеплела. Мне стало жарко и душно, хотя окно на балкон и двери, ведущие в сад, были настежь открыты. Ноги мои вдруг налились какой-то необычной тяжестью, будто на них нацепили железные гири, и я в изнеможении опустился в кресло. Усталость, накопившаяся за день, начала сказываться, ведь мне не пришлось сегодня отдыхать.

«Ну, а что удивительного, коли, с самого раннего утра и до вечера даже не пришлось присесть, всё-таки уже вторые сутки заканчиваются... – я даже немного потянулся и сладко так зевнул. Приятная ломота прошла по всему телу. – Ладно, отдыхать будем немного позже, а сейчас надо заканчивать дела. Вон, и коней уже вывели. Что ж, видно, я ошибся со своим планом! Не придёт Назорей, ибо мёртвые не оживают! Посмотрим теперь, кому какая судьба сегодня уготована?» – пришла в голову довольно жестокая мысль. Ведь мне было хорошо известно, как легионер Артерикс умел своим кнутом развязывать языки тех, кто слишком много знал, но не хотел поделиться своими знаниями, когда его просили сделать это.

Я только собирался встать из кресла и выпить перед отъездом для бодрости кубок вина, дабы сбросить усталость и сонливость, как внезапно меня охватило какое-то непонятное, и главное, необъяснимое беспокойство, которого раньше мне никогда не доводилось испытывать. Сегодняшнее же волнение было даже немного пугающим, ибо сердце моё вдруг стало биться то с бешеной скоростью, то медленно с перебоями.

«С чего бы?» – почему-то тоскливо подумал я, и тишина, царившая в зале, только усиливала эту мою непонятную тревогу. Тем временем сердце так громко и гулко застучало в безмолвном спокойствии огромного дворцового зала, что я смог даже расслышать его сильные удары. Прошло буквально мгновение, и минутная слабость вместе с беспокойством и каким-то мимолётным испугом внезапно пропали, улетучились так же быстро, как и возникли. Тишина же стала абсолютной, потому как в раскрытые дверь и окна не доносились ни перекличка ночной стражи, ни ржание взнузданных коней, ни голоса бегавших по двору легионеров, ни шума ветра, ни лая собак. Я будто оглох. И вдруг в этой полном безмолвии и полусумраке большого зала раздался голос Того, Чей приход я ожидал, потому как просто не поверил в Его бесследное исчезновение. Я надеялся в то, что Он придёт, я подсознательно хотел встречи с Ним. И это произошло. Он пришёл!

– Мир дому твоему, игемон! – приветствие гулко прозвучало под сводами каменного дворцового зала и эхом отозвалось в самых дальних его уголках.