– Очень сожалею, что тогда нам не удалось забить тебя камнями, как твоего учителя-колдуна!

Слуги первосвященника Каиафы по приказу своего хозяина подхватили избитого пленника под руки и грубо вытащили того из зала. Нынешним вечером здесь должно было состояться заседание Синедриона, а потому и следовало навести порядок, дабы следы крови на полу не разжалобили бы членов Высшего совета и не заставили бы их сменить гнев на милость. Следовало продумать всё до мелочей, чтобы не возникло ни у кого даже малейших сомнений в отношении виновности пленника.

Каиафа уже окончательно успокоился и отошёл от своих мыслей восемнадцатилетней давности, а потому, как только за проповедником закрылись двери, вместе с ними закрылись и страницы его воспоминаний. В зале опять наступила мёртвая тишина, даже масло в лампах и светильниках не шипело и не потрескивало как обычно.

Глава третья

ЛЮБИМЫЙ УЧЕНИК

На пороге смерти. Неожиданная помощь. Новая родина уроженца Кериота. Планы на будущее. Птолемаида. Встреча на городском базаре. Плохие предчувствия. Секретное задание прокуратора. Двойная жизнь. Случайный свидетель. Мария из Меджделя. Геннисарет. Признание в любви. Отверженное предложение. Новый советчик. Тайные помыслы любимого ученика. Серьёзный разговор. Масличная гора. Поцелуй Искариота. Последняя встреча с учителем.

Уроженец Кериота, согнувшись и прижимая к груди окровавленную руку, быстро побежал от ствола поваленного дерева, на котором остались лежать два его отрубленных пальца. Он в мгновение ока скрылся за кустами, а я почти тут же забыл о нём. Судьба бывшего заложникаменя уже не интересовала, так как впереди ждали более серьёзные дела. Я должен был в течение дня разобраться с зачинщиками беспорядков в городе, а главным из них, как указал Иуда, был священник Захария, коего сейчас и волокли на верёвке мои легионеры. Поэтому минут дни, недели, месяцы, прежде чем я вновь вспомню об уроженце маленького городка из южной Иудеи.

Правда, через пару месяцев он дал о себе знать довольно подробными доносами, которые присылал регулярно в течение почти полутора-двух лет и подписывал их именем «Гончар», но потом сведения от Искариота стали поступать всё реже и реже, и вскоре мой тайный соглядатай вообще замолчал. Я же был очень занят рутинными делами, чтобы искать своего осведомителя и проверять его добросовестность. Постоянные мятежи и бунты, которые в первые годы моего правления то и дело возникали в разных городах Иудеи и Самарии, занимали более всего мысли прокуратора и его время. Вот так и случилось, что Иуда, который был принят на службу, как-то выпал из поля моего зрения на несколько лет. Как складывалась его жизнь: разбогател ли он, умер ли, женился ли? – я не знал и никогда не узнал бы, потому как это было попросту неинтересно. Мне даже не приходила в голову мысль о том, что мы когда-нибудь столкнемся с ним, или скажи кто, что жизнь сведёт нас вместе, я бы никогда не поверил, но судьба распорядилась по-своему. Случайная встреча Савла, моего помощника, с Иудой в одном из прибрежных городов Палестины заставила меня вновь вспомнить хитрого уроженца Кериота, дабы привлечь того для выполнения одного весьма сложного и деликатного дела.

Иуда долго метался в бреду. Неделю или чуть более он находился на пороге смерти, но, выжил, выкарабкался из цепких её объятий. Видимо, не пришло ещё время уходить ему из жизни, остались у него кое-какие дела на этом свете, а потому и не угодно было вечности забирать к себе несчастного сына Рувима. Вот и отступила смерть, подарив Искариоту радость бытия, но не горечь тлена.

Было ранее утро. Иуда с трудом разомкнул веки и хотел осмотреться. Но сделать этого не смог. Глаза тут же пришлось закрыть, ибо отвыкшие от солнечного света, они сразу же начали слезиться. Тогда Искариот прислушался. Вокруг царила тишина и спокойствие. В первое мгновение после пробуждения он даже не понял, где находится. Когда же, наконец, ему удалось оглядеться, то всё показалось Иуде незнакомым: и стены, и потолок, и пол, и даже одежда, надетая на него. Но главное заключалось в том, что боль, которую он со страхом вспоминал, ушла.

«Может, я умер, и потому у меня ничего не болит? – была его первая мысль. Но, оказалось, что нет. Он не умер, он жил, дышал и даже мог еле-еле двигаться. Несмотря на то, что Иуда испытывал сильную слабость, он, однако, попытался пошевелить рукой и ногами, это ему далось сделать. – Прекрасно! Если мои руки и ноги действуют, голова соображает, значит, я действительно жив! Правда, проклятая слабость, но зато у меня уже ничего не болит! Слава Богу! – радостно подумал Искариот. Он вновь осторожно пошевелился и приподнял голову, дабы на этот раз уже более внимательно осмотреться вокруг. Иуда увидел, что находится в небольшой, почти крошечной, комнате с маленьким окошком под самым потолком. Через него дневной, солнечный свет проникал внутрь, освещая глиняные стены и убогую домашнюю утварь. Больной осторожно ощупал пол вокруг себя и понял, что лежит на тростниковой постилке. Тело его сверху укрывало толстое тёплое одеяло из овечьей шерсти. На руке была чистая белая повязка, от которой шёл какой-то приятный запах неизвестной Иуде травы. Комната, вернее было бы назвать её каморкой, где он находился, была очень чистой и опрятной. Сквозь маленькое окошечко проглядывало голубое небо. – Слава Господу! Я жив! – вновь радостно подумал он и вздохнул полной грудью. – А как же меня угораздило попасть сюда?» – этот вопрос пришёл к нему сам собой, заставив Иуду вспомнить события, произошедшие в течение нескольких последних дней, когда он опрометчиво примкнул к мятежникам и даже стал одним из вдохновителей бунта. Ему тогда вдруг понравилось видеть, как его слушают люди и подчиняются ему. Иуда неожиданно почувствовал себя настолько важным, умным и властным человеком, что даже не продумал о тех страшных последствиях, которые могли ожидать его за участие в мятеже против римской власти.

– Всё, конечно, было хорошо! Горожане внимали каждому моему слову. Как, однако, я вдохновенно призывал их не подчиняться римлянам, да вот только весьма опасная эта штука, оказывается, быть бунтовщиком, – усмехнулся Искариот, морщась, но не от боли, ибо рука уже заживала, а от воспоминаний, которые были горьки и печальны.

Он совершенно случайно увидел, как под покровом утренних сумерек, большой отряд римских всадников подъехал к городу. Иуда бросился, было, предупредить местного священника, который и поднял горожан на мятеж, но не успел, ибо легионеры быстро перекрыли все дороги, ведущие к центру. Он и сам чуть не попался в руки римлян, но вовремя заметил солдат и, ловко прыгнув в придорожные кусты, пробрался в большую рощу, где и спрятался, затаившись среди зарослей колючего терновника. Не предполагал тогда Иуда, что, выбирая для своего укрытия место более безопасное, и подальше от римлян, он, наоборот, окажется внутри их лагеря. Из своего убежища ему хорошо было видно, как легионеры притащили пятерых связанных заложников. Иуда знал их всех. Они первыми по наущению священника стали бросать камни в сборщика налогов и охрану.

«Надо отсюда как-то уходить!? А то ещё...» – только и успел подумать Искариот, как неожиданно сильные руки крепко схватили его за шиворот и вытащили из колючих кустов на открытое пространство. Он не успел даже глазом моргнуть, как его сбили с ног и, грубо протащив по земле несколько шагов, поставили в один ряд с заложниками. Всё произошло для Иуды столь быстро и стремительно, что он ничего не понял, а потому никак не мог согласиться с тем, что внезапно оказался пленником.

Иуда постарался отодвинуться от заложников немного в сторону, как бы демонстрируя своё особое положение и непричастность ко всему происходившему, но, получив сзади сильный удар по спине тупым концом копья, тут же вернулся на место, куда его поставили с самого начала. Сопротивляться было бесполезно, и тогда он решил осмотреться, дабы разобраться в ситуации и понять, как вести себя с римлянами. Воины тем временем ушли, и на поляне остались всего несколько легионеров, один из которых в накинутом на плечи белоснежном плаще сидел на камне. Правда, на груди того римлянина на серебряной цепочке висел медальон римского генерала, но Иуда не разбирался в воинских знаках отличия, а поэтому и не обратил особого внимания на человека, вершившего судьбами людей в Иудее и Самарии.