– Умный ты человек, Иосиф Каиафа, первосвященник иерусалимского Храма. Теперь дело за тобой. Ну, а мне пора. Спешу, работы полно, – заторопился незнакомец.

– Но кто ты? – вновь спросил его первосвященник. – Скажи хотя бы имя своё, дабы я смог вознести за тебя молитву Богу в знак благодарности.

– Зачем же возносить мне молитву, коли я здесь! Ты звал меня, я пришёл. Можешь поблагодарить меня лично, Каиафа, – усмехнувшись, ответил незнакомец, увидев, как после его слов, побледнело и вытянулось от удивления лицо первосвященника.

– Так ты, так ты.... Ты Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Моисея? – судорожно глотая воздух, и еле-еле шевеля холодеющими губами, прошептал Каиафа. Он ещё хотел что-то сказать, но гость властным движением руки перебил его. Незнакомец резко обернулся к первосвященнику и, глядя своими чёрными, как смола, и холодными, словно могильный камень, глазами, хрипло спросил: «А кто тебе сказал, что я Бог Авраама, Исаака и Моисея?»

Большой, скорее похожий на дворец, дом, расположенный в Верхнем городе, на Западном иерусалимском холме, поражал необыкновенной роскошью своего убранства. Внешне он даже чем-то напоминал Храм, но только меньшего размера и без медных колонн, но зато с белыми из мрамора на парадном входе. Здесь жил первый священник Иудеи. Множество комнат, больших и малых, и всевозможных кладовок и чуланов, соединённых между собой коридорами, напоминали лабиринт, из которого было бы трудно выйти человеку, первый раз попавшего в дом Иосифа Каиафы.

Время уже было позднее. В центральном зале, где обычно проходили собрания Синедриона и Высшего совета, сидели двое: сам первосвященник Каиафа и его тесть Ханан, как всегда сдержанный и строгий. Они вели между собой неспешный и серьёзный разговор. Лица первосвященников, бывшего и нынешнего, были весьма сосредоточены, да и говорили они очень тихо, чуть ли не шёпотом, чтобы даже слуги не смогли бы узнать об их сокровенных мыслях и тайных планах.

– У меня есть надёжный человек, который поможет нам опознать самозванца и схватить его. До полуночи четверга, я думаю, преступник будет здесь, в моём доме! – доверительно сказал своему родственнику Иосиф Каиафа, не скрывая ноток торжества в голосе.

– Ты полностью доверяешь своему человеку? Может, это всё козни прокуратора? – недоверчиво поинтересовался Ханан, всегда относившийся ко мне, римскому прорукатору, с большим подозрением, нежели его зять. Старик выжидающе смотрел на своего родственника и ждал ответа. Каиафа молчал. Он вспоминал свою недавнюю встречу со странным ночным гостем в чёрном плаще и необычном одеянии, имени которого так и не узнал, но признал за хозяина. Однако та беседа придала главному жрецу уверенность в успехе предстоящего дела, ибо советы незнакомца Каиафа вообще посчитал особенно полезными и своевременными. Да и добровольному своему помощнику, что приходил в Храм и обещал указать на проповедника, первосвященник уже приготовил серебро. Каиафа даже не мог понять, на чём зиждется эта его уверенность, но после того, как на кресле в зале заседаний Синедриона он нашёл два длинных железных гвоздя, неизвестно как попавшие туда или оставленные кем-то, сомнений в успехе не вообще не возникало. Он, правда, поспрашивал своих слуг, не приносил, не передавал ли кто-либо ему эти кованые штыри длиной в пол-локтя? Но никто из челяди и стражников толком не смог ответить. Вот только мысль одна вдруг появилась в голове Иосифа Каиафы. Произнёс её вроде кто-то голосом привидевшегося первосвященнику человека в чёрном плаще с большим капюшоном: «Посылаю выкованную по специальному заказу пару гвоздей, а третий получишь от моего доверенного лица, дабы укрепить твёрдость твою и жёсткость в защите Закона. Верь мне! Поклоняйся мне!» Мысль, правда, та была мимолётна и скоротечна, да и забыл вскоре Каиафа о ней, тем более.

– Так можно ли доверять твоему человеку? – вновь задал свой вопрос Ханан, ибо ему показалось, что Каиафа не слушал его, а пребывал совершенно в другом месте, но бывший первосвященник ошибался. Вот уже в который раз зять удивлял Ханана своей способностью слушать собеседника, одновременно думая совершенно о посторонних делах, однако, не упуская из внимания главную тему разговора. Так произошло и сейчас. Услышав к себе обращение своего тестя, первосвященник чуть вздрогнул.

– Да, доверяю! – убеждённо ответил Каиафа. – Человек, что обещал выдать самозванца, слишком тщеславен и жаден до денег, к тому же сильно завидует своему нищему наставнику. Мне доподлинно известно, что бродяга уже в Иерусалиме, одну из ночей, а точнее с четверга на пятницу, он проведёт в Гефсиманском саду. Храмовая стража уже готова. Мой человек из его окружения приходил сегодня и обещал указать на него. Думаю, надо заранее собрать всех членов Синедриона и подготовить их, да и свидетелей заодно подговорить, дабы прокуратору Пилату оставить только одно дело – утвердить наш приговор. Толпу я беру на себя, а вот Высший совет придётся нам уговаривать вместе, отец! – тихим, вкрадчивым голосом продолжал говорить первосвященник своему собеседнику.

– А, что, если мы самозванца схватим прямо в Храме? Ведь уже канун праздника, и он обязательно придёт на Храмовую гору, или надо сделать так, чтобы пришёл, ну а там... чего проще! И не надо с кем-то связываться, дабы не быть обманутым, – как бы думая вслух, сказал Ханан.

– Нельзя, отец! Нельзя задерживать Галилеянина в Храме! Вдруг это вызовет волнение среди черни? Мы его схватим вечером наступающего четверга со всеми мерами предосторожности. Пусть он ещё поживёт на свободе, пусть поговорит, пусть наболтает ещё на дополнительные обвинения! Ведь все слова, что изрекают уста его, против Закона. Следуя же нашему обычаю не казнить преступников в праздник, но делать это накануне, мы без долгого разбирательства приговорим самозванного пророка к смерти, дабы другим внушить страх и послушание, – уверенно ответил первосвященник Каиафа.

«Да, я не ошибся, что помог Иосифу стать главным жрецом Иерусалима. Хватка у него железная, да и сметлив он, хитёр и жаден. Доходы от храмовой торговли смог увеличить в несколько раз. Я-то, вон, не додумался, а он раз... и сделал дело. Всех менял из города заставил сидеть на территории Храма, а за это с них дополнительно берёт пошлину. Опять же торговлю жертвенными животными приказал проводить только в приделах Храма, да и курс обмена храмовых денег на мирские устанавливает самолично. Всё у него под контролем. Молодец! Правда, с женой есть проблемы, но это не моё дело. Женщина на то и становится женой, чтобы не перечить мужу своему», – полуприкрыв глаза, Ханан сидел в кресле и, казалось, совсем не слушал, что говорит ему его зять. Но это могло показаться только несведущему человеку, на самом деле, бывший первосвященник, прекрасно слышал, о чём ему ведал его родственник.

– А ты разве забыл Каиафа, что суд над самозванцем проводить ночью мы не можем. То не соответствует Закону. Ведь я понял так, что судить его ты собираешься ночью? Не многие члены Синедриона согласятся с этим, – сказал вдруг Ханан, точно угадав самое слабое место в разработанном зятем плане действий. Каиафа, услышав эти слова, с досады ударил кулаком по столу.

– Поэтому я и говорю, отец, что нам придётся вместе уламывать Высший совет. А потом что есть Закон? Бог дал Моисею десять заповедей, все же остальные написаны людьми. Разве Господь лично своей рукой водил по пергаменту, когда давал нам законы?

– Но... – хотел, было, что-то сказать или возразить Ханан, но всегда послушный зять на этот раз даже не стал слушать своего строгого тестя.

– Мы не должны затягивать время, – торопливо говорил первосвященник, будто чего-то боялся, или опасался, что, если сейчас его рассуждения и доводы будут вдруг прерваны, то он забудет сказать о самом главном. – Действовать надо, отец! Действовать незамедлительно, только в этом случае успех будет за нами, – горячась, убеждал тестя Каиафа, будто тот отказывался помочь своему зятю. – Галилеянина любит толпа, за ним ходят нищие и прочая чернь и сброд. Не могу же я подкупить полгорода и всех, кто приедёт в Иерусалим на праздник?