Развалившись в шезлонге, Зафод Библброкс осведомился:

— Что, черт побери, случилось?

— Ну, я только сказал, — отозвался Артур, удобно устроившись возле маленького бассейна с золотыми рыбками, — что вон там есть кнопка включения Невероятностного Полета… — Он махнул рукой в ту сторону, где она была. Теперь там стояла ваза с живыми цветами.

— Но где мы? — спросил Форд. Он сидел на винтовой лестнице, держа стакан с прекрасно охлажденным Всегалактическим «Мозгобойным» Коктейлем.

— Я думаю, точно там же, где и были, — сказала Триллиан; зеркала вокруг внезапно показали все тот же пустынный ландшафт, все так же уплывающий из-под ног.

Зафод вскочил.

— Тогда что стряслось с ракетами?

То, что появилось в зеркалах, просто ошеломляло.

— Следует предположить, — с сомнением в голосе произнес Форд, — что они превратились в горшок с петунией и весьма удивленного кашалота. По крайней мере, насколько я могу судить о кашалотах…

— При показателе невероятности, — вмешался Эдди, который нисколько не изменился, — равном одному к двум в степени восемь миллионов семьсот шестьдесят семь тысяч сто двадцать восемь.

Зафод уставился на Артура.

— Это ты додумался, землянин? — требовательно произнес он.

— Ну, я только…

— Здорово придумал, надо сказать. Включить на секунду невероятностный полет без защитных экранов. Слушай, приятель, да ты просто спас нам жизнь!

— О, — сказал Артур, — да ладно, не стоит благодарности.

— Да? Ну не стоит, так не стоит. — Зафод повернулся к солнечным часам. — Компьютер, сажай корабль.

— Но…

— Я сказал — не стоит, так не стоит. Забудем.

Забытым осталось и то, что вопреки любым законам вероятности на высоте 300 миль над поверхностью планеты вдруг появился кашалот.

И поскольку кашалоту, естественно, трудно остаться на высоте в этой ситуации, бедное невинное создание имело очень мало времени на то, чтобы успеть осознать себя китом, прежде чем ему пришлось больше не осознавать себя китом.

Перед вами полная запись потока его мыслей с самого начала жизни до самого конца.

Ах..! Что происходит? — подумал он.

Э-э, простите, кто я?

А?

Почему я здесь? Какова моя цель в жизни?

Что я понимаю под вопросом «кто я»?

Успокойся, соберись с мыслями …о! интересное ощущение, правда, что это такое? Что-то вроде… пустоты, и какого-то покалывания в моем… моем… похоже, надо начинать давать вещам имена, если я хочу хоть как-то пробиться в том, что я ради того, что я нарекаю простотой, назову миром, поэтому назовем это моим животом.

Хорошо. Это покалывание, оно все усиливается. И еще, что это за свистящий ревущий звук вокруг того, что я вдруг решил назвать моей головой? Может, я могу назвать это… ветер? Хорошее имя? Сойдет… Может, я смогу потом подобрать что-нибудь получше, когда выясню, зачем он нужен. Это, наверно, что-то очень важное, потому что его чертовски много! Эй! А это что? Это… назовем его хвостом — да, хвост! Ух ты! Я умею им здорово махать, а? Ух ты! Ух ты! Вот здорово! Толку вроде бы немного, но я потом выясню, зачем он нужен. Теперь — сложилась ли у меня стройная картина, или еще нет?

Нет.

Ну и ладно. Эге-гей! — жизнь чудесна, я столько всего встречу, столько всего узнаю, у меня голова кружится от предвкушения…

Или от ветра?

Он все сильнее, а?

А еще ух ты! Эй! Что это — так быстро летит навстречу? Очень, очень быстро. Надо этому дать имя. От него, кстати, и идет ветер. Такое большое, и круглое, и плоское… Надо дать ему подходящее имя.

Интересно, мы с ним подружимся?

И дальше, после внезапного мокрого шлепка — тишина.

Любопытно отметить — единственная мысль, появившаяся у петунии, была: Опять?! О нет, только не это! Многие считают, что если бы мы точно знали, почему горшок с петунией так подумал, мы знали бы много больше о природе Вселенной, чем знаем сейчас.

Глава 19

— Мы берем этого робота с собой? — спросил Форд, неприязненно оглядывая Марвина, стоявшего, нелепо сгорбившись, в углу под пальмой.

Зафод отвел взгляд от зеркал-экранов, которые показывали панораму пустынной равнины, на которой приземлилось Золотое Сердце.

— А, Андроид-Параноид, — сказал он. — Да, мы его возьмем.

— Тогда ответь, пожалуйста, что в принципе можно делать с роботом, страдающим маниакально-депрессивным психозом?

— Вы думаете, у вас есть проблемы? — сказал Марвин так, словно стоял перед только что заколоченным гробом. — Что в принципе делали бы вы, если бы вы были роботом с маниакально-депрессивным психозом? Нет, не трудитесь отвечать, я в пятьдесят тысяч раз умнее, и то не знаю ответа. У меня болит голова, даже когда я просто пытаюсь думать на вашем уровне.

Открылась дверь каюты Триллиан, и она ворвалась в каюту.

— У меня мыши сбежали! — сообщила она.

Выражение сожаления или огорчения не появилось ни на одном из лиц Зафода.

— Мыши сбежали? Ну и черт с ними! — сказал он.

Триллиан расстроенно взглянула на него и снова исчезла.

Возможно, ее слова привлекли бы больше внимания, если бы был шире известен тот факт, что люди были только третьей разумной формой жизни на планете Земля, а не второй (как обычно полагали самые объективные наблюдатели).

— Добрый вечер, мальчики.

Голос был вроде бы знакомым. Но что-то в нем было другим. В нем появилось материнское сюсюканье. Все стояли перед выходным люком, и ждали, когда он откроется.

Четверо посмотрели друг на друга в замешательстве.

— Это компьютер, — объяснил Зафод. — Я обнаружил, что у него на крайний случай есть запасная личностная характеристика. Я думал, может, она будет лучше работать.

— Слушайте меня внимательно. Это ваш первый день на новой, чужой планете, — продолжал Эдди новым голосом. — Поэтому я проверю, хорошо ли вы одеты, надели ли вы шарфы и перчатки. Не играйте со всякими бякими жукоглазыми чудищами.

Зафод нетерпеливо постучал в люк.

— Извиняюсь, — сказал он. — Кажется, нам лучше выйти через другой люк.

— Верно! — быстро отозвался компьютер. — Кто это сказал?

— Будь так добр, компьютер, открой выходной люк, пожалуйста! — сказал Зафод, стараясь не рассердиться.

— Не открою, пока тот, кто это сказал, не назовется, — настаивал компьютер. Сигнал подготовки шлюза погас.

— О боже, — пробормотал Форд, прислонился к крышке люка и начал считать до десяти. Он безумно боялся, что однажды разумные формы жизни забудут, как это делается. Только устным счетом человек может доказать компьютеру свою независимость.

— Ну, — сурово сказал Эдди.

— Компьютер… — начал Зафод.

— Я жду, — оборвал его Эдди. — Я могу ждать весь день, если понадобится.

— Компьютер, — снова начал Зафод. Он пытался найти какой-нибудь довод, чтобы убедить компьютер, но, поняв, что в этом деле против Эдди ему не потянуть, решил не прилагать к этому особых усилий. — Если ты сию же минуту не откроешь шлюз, я иду к твоим главным блокам, и меняю программу большим пожарным топором. Очень большим. Понятно?

Эдди сраженно замолчал, обдумывая это.

Форд спокойно продолжал считать. Это одна из самых жестоких вещей, которые можно сделать с компьютером: примерно то же, что подойти к человеку, и повторять: Кровь… кровь… кровь… кровь…

Наконец Эдди спокойно произнес: — Я вижу, что нам придется поработать над нашими взаимоотношениями, — и люк открылся.

Их пронизал ледяной ветер. Они закутались потеплее, и по лесенке сошли на пыльную поверхность Магратеи.

— Еще поплачете, я уж знаю! — крикнул Эдди им вслед, и закрыл люк.

Через несколько минут он снова открыл и закрыл люк, подчиняясь команде, абсолютно неожиданной для него.

Глава 20

Пятеро медленно шли по пустынной равнине, частью скучно серой, частью скучно-коричневой. Остальные части были еще скучнее. Она была похожа на высохшее болото, лишенное теперь всякой растительности, и покрытое слоем пыли толщиной в дюйм. Было очень холодно.