Вадим смутно помнил, как его забрасывали в «вертушку», как грохотали винты, когда он летел в утробе «двадцать четвертого». Разгрузка, полевой госпиталь... Все в горячечном бреду... Одна операция, вторая. Снова погрузка и отправка. Окружной госпиталь. Снова операция... Ему починили руку, залатали легкое, вырезали чуть ли не половину желудка. В конечном итоге привели в чувство. Больно, тошно, тяжело. Но жить можно. И он жил...

Артур Стыкин погиб. А ведь дембель был так близок... И Тигран Савотян тоже пал смертью храбрых. Это он нашел в себе силы выстрелить в чеченца. С ранением в голову пришел в себя, разобрался в ситуации... Он умер на операционном столе в полевом госпитале. И вряд ли это была врачебная ошибка. Во всем виновата война... И Афоня погиб, Женька... Сколько солдат погибло. И сколько еще погибнет. А Вадим будет жить. Потому что война для него закончилась...

Первое время он жил на обезболивающих. Но постепенно боль улеглась сама по себе. Жизненные силы потащили ослабевший организм по пути выздоровления. И госпитальная палата, которая поначалу ассоциировалась у него с преисподней, мало-помалу стала обретать краски жизни...

Когда боль и сопутствующая ей хмарь отступили, ему даже стало нравиться в госпитале. За окнами холодная промозглая зима, а в палате тепло, сухо. И даже комфортно. Телевизор, видео от каких-то безвестных благотворителей. Кормят неплохо и по распорядку. Никаких выстрелов, никаких взрывов... Вадим считал себя мирным человеком. Его не тянуло на войну. И мстить ни за кого не хотелось. Может быть, потому что он уже отомстил... И героем он себя не считал. Хотя и был представлен к ордену... Он не хотел воевать. И романтика боевых армейских будней нисколько его не прельщала. Хватит с него. В строй он больше не вернется. Хочет он того или нет, но по выздоровлении его комиссуют... И тогда он с легкой душой отправится домой. К Анжеле и к своей дочери...

Вадим давно уже собирался написать письмо девушке. Да все откладывал. Но ничего, сегодня он исправит свою ошибку. Он расскажет Анжеле, как сильно ее любит, как ждет встречи с ней. Пусть она разводится со своим мужем, пусть делает выбор, о котором она никогда не пожалеет...

Вадим сел на койку, заглянул в тумбочку. Нет конвертов. И никогда не было... Никому он не писал с тех пор, как попал в госпиталь. Это Колька Пашков строчит по десять писем в день. А Вадим хоть бы строчку кому черкнул.

Вадим обратил взгляд к соседу.

– Коль, а Коль! Конвертиком не подогреешь?

– Проснулся, – усмехнулся тот.

– Да я давно уже не сплю.

– Я в том смысле, что хватился... Давно пора матери написать...

– Так это, я ж не левша, – усмехнулся Вадим. – А в правой руке у меня осколок был...

– Когда это было... Оп-ля! А конвертов нет!.. Сейчас схожу!

Конверты продавались в ларьке «Роспечати». Нужно было спуститься с третьего на первый этаж, в вестибюль. Даже на улицу выходить не надо.

– Не надо, я сам. Пройтись хочу...

Ему вообще нужно было много ходить, чтобы кровь не застаивалась. И врач так говорил, и сам он чувствовал в том потребность. Только что-то не очень тянуло его на лечебно-физкультурные подвиги. Еще не надоело ему валяться на койке – смотреть телевизор или читать книжки. Никаких тебе принудительных подъемов, изнурительных марш-бросков, опасных боевых выходов... Красота. Но он уже чувствовал, что эта красота ему скоро надоест до чертиков. Только вот обратно в армию ему точно не захочется. Домой охота...

В больничном халате поверх синей пижамы он по лестнице спустился в вестибюль. До ларька рукой подать – пройти гардеробную, регистратуру... В вестибюле было прохладно. И сумрачно. Вадиму захотелось поскорей накупить конвертов, газет, вернуться в палату и лечь в койку.

– Молодой человек... – услышал он откуда-то сбоку знакомый голос.

Или это Анжела, или у него галлюцинации...

Он обернулся на звук и понял, что с головой у него все в порядке. Перед ним действительно стояла Анжела во всей своей красе. Пышные, разбросанные по плечам волосы, белый халат поверх пальто...

– Молодой человек, – повторила она. – Вы не подскажете, как мне пройти...

Или она его в самом деле не узнавала, или только вид делала – шутки ради. Но на розыгрыш что-то непохоже... Вадим удивленно вытаращился на нее.

– Анжела, ты чего?

– Вадим?! – оторопело протянула она. – Ты?!

– Ну не тень же отца Гамлета... Ты что, не узнаешь меня?

– Узнаю... Вадим, как же так... Погоди, дай в себя-то прийти...

– Пришла?

– Не знаю...

– А я пришел...

Вадим широко улыбнулся, шагнул к ней, обнял, поцеловал. Анжела прильнула к нему, но тут же отстранилась.

– Вадим, я ничего не понимаю...

– Я тоже... Откуда ты узнала, что я здесь?

Может, маме из части сообщили. Скорее всего так и было. Анжела узнала, что он в госпитале, и примчалась к нему... И в кино так бывает, и в жизни...

– Я... Я не знала... – растерянно сказала она.

– Значит, не знала, что я здесь, – нахмурился Вадим.

– Нет...

– Тогда зачем ты здесь?

– К Максиму приехала... Он ранен... Он в хирургии... Я хотела тебя спросить... Что я такое говорю? Кого-нибудь спросить хотела. Но ты же не кто-нибудь... Тебя вот встретила... Ты тоже в госпитале... Заболел?

– Ага, заразу подхватил. Один вирус в легкое, второй в живот, еще осколок в руку...

– Осколок?!.. Ты что, был ранен?! – Вне себя от волнения Анжела приложила ладошки к своим щекам.

– Еще в октябре. Сначала на мину наехали, потом под обстрел попали... Ты тогда от меня уехала, а нас на следующий день в Чечню. То есть в Дагестан сначала...

– Ты не писал!.. Ты вообще мне не писал...

– Не хотел расстраивать...

– Я думала, ты не хочешь писать...

– Хочу... Плохо мне было. Сейчас вот оклемался. Не поверишь, но я как раз за конвертами шел. Тебе писать собирался. А тут ты... Но не ко мне... С Максимом что?

– Ранен.

– Тяжело?

– Еще не знаю... Друзья его позвонили, сказали, что в госпитале...

– А насчет меня звонить было некому... Все там... – кивком Вадим показал на небо.

– Поверь, если б я знала, я бы бросила все... Но сейчас мне нужно к Максиму...

– Где он, говоришь, в хирургии?