Опричнина, устроенная московским царем, как свищ истощала Русь. Кроме того, между дряхлеющим боярством и нарождающимся дворянством шла борьба за сферы влияния при дворе. К сожалению, эта борьба лишь прибавляла работы опричникам. Таинственные смерти, казни, измены превратились надолго в будни русской жизни. К ним привыкли.

Митрополит Филипп Колычев, выходец из благородного рода Федора Кобылы (обратите внимание — фамилия тюркская), конечно же, не мог спокойно смотреть на бессмысленное уничтожение народа, задуманное царем Иваном, и потребовал, «чтобы царь и великий князь отставил опришнину».

Но «духовного» спора между митрополитом и царем-злодеем не получилось. Однажды в Успенский собор Московского кремля, где владыка вел службу, ворвался царь «со всем своим воиньством, вооружен весь, наго оружие неся», то есть с обнаженным оружием вошел в храм господний. Черные кафтаны, черные шапки опричников, как туча, усиливали тягость грядущего. В ответ на обличительные слова митрополита царь в ярости ударил в пол посохом и дико завопил: «Я был слишком мягок к тебе, митрополит, к твоим сообщникам и моей стране, но теперь вы у меня взвоете!» Малюта Скуратов поставил в споре последнюю точку — он задушил митрополита Филиппа. Московский царь, видимо, подумал, что уже избавился от влияния церкви. Но нет.

Опричнина и даже убийство митрополита Филиппа были лишь попыткой раскола Древлеправославной церкви. Однако еще не расколом. Царь щедро наградил иереев и монастыри, поддержавшие его в борьбе со свергнутым митрополитом. Но жестокий царь явно переоценил свои силы, забыв, что он сам смертный человек и Бог взыщет за невинную кровь… Древлеправославная церковь оказалась сильнее царского самодурства, она по-прежнему оставалась общей в славянской Руси и в тюркской Степи.

Поняв, что силой в духовной жизни вряд ли что можно достичь, ведь народ привыкает и к опричнине, Москва начала изнурительно долгую борьбу за достижение церковной, а значит — полной свободы.

Тишайший царь Алексей Михайлович вошел в историю России «приказами», он стал отцом непотопляемой российской бюрократии, сделавшей Москву центром «москальства». Каких только контор-приказов не появилось при царе Алексее Земский, Монастырский и другие! Не хватало лишь одного — Духовного приказа, лишь церковь не подчинялась царю.

Новый «приказ» и решил создать царь, а кандидатуру для воеводы присмотрел вполне подходящую: в 1652 году патриархом московским стал Никон, человек своевольный, мечтавший о власти, а главное — не имевший хорошего образования. Через два года после своего избрания, то есть в 1654 году, Никон объявил на соборе о церковной реформе. Велено было исправлять церковные книги, ввести новые обряды, чины. Иначе говоря, создать новую церковь! Тихо, без крови и удушений.

Наиболее важными изменениями и нововведениями, — как пишут современные исследователи, — были следующие:

1. Вместо двоеперстного крестного знамения было введено троеперстное.

2. В старых книгах всегда писалось и выговаривалось имя Спасителя «Исус», в новых книгах это имя было переделано на «Иисус».

3. В старых книгах установлено во время крещения, венчания и освящения храма делать обхождение по солнцу в знак того, что мы идем за Солнцем Христом. В новых книгах введено обхождение против солнца…

Всего шесть (!) нововведений. Много это или мало? В духовной жизни количественные оценки ничего не значат. По сути Никон предложил новый канон новые обычаи. Значит, образовалась новая церковь. Тоже христианская, но новая!

Москва расколола православие, когда публично отошла от Древлеправо-славной церкви, в которую Русь вступила в 988 году. Даже название московской церкви стало иным: Русская православная церковь.

Раскол — это же разделение сфер влияния, он-то и случился в 1654 году.

Русь и Степь разошлись окончательно.

Вот в чем был политический смысл раскола и всего происходящего на Руси в те века. Москва, мечтавшая о лаврах третьего Рима — о собственной империи! получила свободу действий.

И пусть как угодно убеждают иные историки, что была якобы-церковная реформа, что были якобы исправления ошибок, накопившихся в священных книгах при их переписывании. Нет. Слова эти очень далеки от действительности — новый канон налицо. А в остальном убеждает уникальная работа Б. Кутузова.

Этот исследователь, имея доступ к монастырской библиотеке, богатой старопечатными книгами, сравнил «старые» и «новые» тексты. Получилось удивительное: «старые» тексты были точнее и глубже.

Б. Кутузова можно бы обвинить в предвзятости, если бы не было за его спиной глубокого исследования. Кроме того, известны работы и других ученых-богословов, например профессора Н. Д. Успенского.

И действительно, в старину богослужебные книги переписывались. Но как? Особыми мастерами. Их мастерство считалось священным. Любая опись в книге, недосмотр, ошибка приравнивались чуть ли не к греху. В старинных богослужебных книгах, по мнению некоторых специалистов, ошибок куда меньше, чем опечаток в современных, типографских. Так о каких же исправлениях шла речь на Соборе 1654 года? Приведем лишь некоторые примеры из «Псалтыри», обозначая старый текст буквой С, а новый — Н.

С: «Закон положит ему на пути».

Н: «Законоположит ему на пути».

С: «Ибо благословение даст закон даяй».

Н: «Законополагаяй».

С: «Избави мя… от рук сынов чужих».

Н: «Из рук сынов чужих».

Были допущены ошибки и посерьезнее. И дело, конечно, не в стилистических погрешностях. Все эти ошибки будто работали на раскол, ускоряли его. И верно, как иначе можно воспринять, например, такое исправление.

С: «Молимся тебе. Господи, ниже да снидет со крещающимся дух лукав».

Н: «Ниже да снидется с крещающимся, молимся тебе, дух лукавый».

Совершенно естественно, прочитав подобное нововведение, народ ужаснулся: «Духу лукавому не желаем молиться». Или: «Что же, отцы наши не знали правильное имя Спасителя?» Возражений было очень много.

Объяснение же всему этому только одно: исправители плохо знали язык, на котором они были призваны исправлять тексты.