18

Марта не спала уже четвертую ночь. Точнее – сон к ней не шел. Позабыл ее с той самой минуты, как в Темных Шатрах они приняли решение вернуться в поселок Охваты и там ждать хоть каких-то вестей от Фредерика.

– Это все, что нам остается, – объяснял девушке Элиас, пока они подземными переходами возвращались на мирную сторону Сухого хребта. – Мы не можем устроить вылазку в лагерь Хемуса – это может повредить планам Фреда. Знать бы, что он задумал…

Но знать, что задумал канувший в неизвестность король, не мог никто.

– Мы подождем четыре дня, – сказал Элиас уже в Охватах, на небольшом совете, что они собрали у костра на центральной площадке поселка. – Этого достаточно, чтобы Фредерик, если он задумал убить Хемуса, сделал свое дело и перешел через горы сюда… Потом, если от короля не будет вестей, я и Марк двинемся с отрядом в Темные Шатры и проведем разведку в лагере князя. Ну а вы, дамы, будете ждать здесь – в Охватах…

Как же Марта и Уна протестовали! Княжна топала ногами и возвышала голос, гневно сверкая глазами. Марта пыталась возражать более спокойно и выдвигала кучу весомых доказательств того, что они обе должны участвовать в разведке:

– Не для того мы ехали в Эрин, чтобы сидеть в Охватах точно так, как могли бы сидеть в Теплом Снеге.

– Возможно, – соглашался гвардеец. – Но это было бы так, если б вы тут оказались одни. Тогда бы делали все что душе угодно. Теперь же с вами – отряд отборных рыцарей Южного Королевства. И пожалейте наше мужское достоинство: пускать в один ряд с собой в бой девушек – это для рыцаря позор! Не для того мы седлали коней и брали мечи в руки!

– А мы, по-вашему, для чего ехали?! – взвинтилась Уна.

– Как и положено дамам, вы будете ждать, – успокоительным тоном отвечал Элиас.

Ожидание… Как оно было знакомо Марте! И как ненавистно!

Марта ждала всегда.

Началом ее жизни было мгновение, когда она очнулась в каюте на корабле, что вез рабов для продажи в Зимний порт Южного Королевства. В каюте, потому что портить «товар» работорговцы не хотели: в темном, вонючем и сыром трюме девушки могли «ухудшиться».

Кроме Марты в каюте ехали еще пять несчастных, таких же как она – без прошлого, без памяти. Даже имен у них тогда не было. Девушки знали только, куда и зачем плывут, – это им объяснил дородный бородатый купец, когда зашел проведать «товар».

Сидя в каюте, они все ждали. Прибытия в порт, своей дальнейшей судьбы. Что-либо предпринять для собственного спасения девушки не могли. Только тихонько плакали. Так и сидели, обнявшись, на одной для всех низкой кровати. Каждой было тогда лет по шестнадцать, не больше…

Потом Марта ждала смерти. В подвале публичного дома, в который ее продали за полторы сотни золотых. Ни на какое избавление уже не надеялась, потому что тогда смерть и была для нее избавлением. Сама хозяйка дома, видно, поняла, что от новой девчонки ничего не добьешься, и попросту забыла об упрямице, надеясь лишь, что она быстро умрет, в темноте и сырости, от голода.

Ожидание смерти. Кто пережил такое, тот пережил саму жизнь. И наградой за это – жизнь новая…

Новая жизнь явилась с сильными руками Западного Судьи Фредерика: они вырвали из темноты, вынесли на свет, убрали спутанные волосы с лица и напоили дивно прохладной водой…

– Как ты, крошка? – тепло в голосе.

И Марта впервые узнала, что голос может быть теплым, прикосновение – ласковым, а в глазах мужчины может быть забота и участие. Наверное, поэтому вся ее новая жизнь свелась к одному – ждать его…

– Здорово, – мечтательно протянула Уна, слушая историю подруги; вдруг самой захотелось, чтоб какой-нибудь отважный рыцарь спасал ее от опасности, носил на руках и заботился; но потом княжна спохватилась: – То есть, я хотела сказать: здорово, что все так хорошо закончилось.

Они сидели под окнами приземистого домика на узкой скамье и рассказывали друг дружке о разном из своей жизни. Надо же было как-то проводить время, что отвели под ожидание.

Княжне, правда, мало интересного удалось поведать Марте. Разве что про однообразную жизнь в замке отца, про каждодневные дворцовые артикулы, которым ее обучали с малолетства.

– Это так нудно, – признавалась она. – Спину прямо, голову чуть наклоните, не ходите быстро, не смотрите в упор на собеседника, первой не заговаривайте. А уж о том, чтоб на лошади скакать, и думать забудьте, – передразнивала княжна своих наставниц-матрон. – Столько правил для одного человека – фуф… Я отметила: у вас при дворе все намного проще и естественней.

– Может, это потому, что сам Фредерик таков, – улыбнулась, вспоминая вольные манеры короля, Марта. – Он терпеть не может артикулов и правил. Помню, сказал Трофу, своему главному камердинеру: «С меня знания всех законов Королевства довольно. Еще не хватало этикет зубрить. Врожденного такта предостаточно». И после таких слов Троф к нему больше не приставал и замечаний не делал.

– Отлично, – расхохоталась Уна. – Мне бы так с моими матронами, и жизнь была бы поприятней… А ты в самом деле не помнишь, откуда и кто ты?

– Нет, – пожала плечами Марта. – Даже не могу сказать, какая страна мне родина. Но я с этим свыклась. Слишком много времени прошло…

– А что же было дальше? Почему вы сразу не поженились? Фредерик ведь тебя спас.

– О, таких, как я, в его жизни было много, – уже печальная улыбка мелькнула на губах девушки. – Если бы он на всех женился… Я просто стала Смотрителем его Поста.

Марта вздохнула, вспомнив свою жизнь в Лисьей дубраве. Там было хорошо, даже волшебно, особенно после ужасов публичного дома: тихая, древняя пуща, теплое, уютное жилище в стволе огромного дуба, где она чувствовала себя хозяйкой, почти полная свобода, не считая обязанностей Смотрителя. Можно было гулять по лесу, заглядывать в соседние ягодники, собирать грибы и разные целебные травы. Фредерик оставил ей несколько книг по домоводству, среди которых были травники, наказал изучать их. И за все Марта готова была бесконечно говорить «спасибо». Но лишь один способ делал это возможным: полагалось ждать, когда Судья завернет коня в ее Пост, и уж тогда окружить усталого лорда заботой и вниманием. Снова ждать…

Поначалу Фредерик как само собой разумеющееся воспринимал все старания Марты, все ее душистые чаи, пышные булочки, сытные обеды и свежую постель. Но потом как-то раз вместо обычной рубашки она подала ему другую, которой целую неделю вышивала ворот и манжеты причудливыми растительными узорами.

– Ты умеешь вышивать? – подивился Фредерик ее искусству.

– Мои руки, оказывается, умеют, – застенчиво улыбалась девушка, с замиранием в сердце глядя, как Западный Судья поспешно надевает рубашку и любуется собою в зеркале.

Вот тогда проломился лед. Марте стало казаться (а может, оно и на самом деле так было), что Фредерик не всегда по необходимости заезжает в ее Пост. Да и задерживаться у нее он стал дольше. Если раньше – день, два, то теперь мог неделю пить ее чай, поглощать ее булочки и слушать, как она поет.

Да, Марта пела. Это тоже совершенно неожиданно в ней открылось. Только, чтобы петь, нужно было знать какие-нибудь песни. Их Марта не знала (не помнила – так точнее), зато сочиняла свои и пела для Судьи в те вечера, когда он расслабленно, призакрыв серые глаза, сидел в кресле у печки, потягивая из кружки подогретое вино с пряностями. Девушке в такие минуты хотелось сесть к нему на колени, обнять и поцеловать его в губы, вечно сложенные в упрямую складку, в щеку, тронутую щетиной (грешил Фредерик – ленился бриться каждый день). Но она не могла такого себе позволить и просто пела как можно душевнее.

Судья был в восторге. Он признался ей, что всегда уважал тех, кто умеет сплетать из слов стихи, и однажды привез в Пост замечательную лютню из ценного дерева.

– Может, тебе и инструмент покорится? – улыбаясь, подмигнул он Марте, и девушка, хоть и задрожала от его улыбки, но взяла лютню, прошлась по струнам пальцами и, сперва несмело, потом все уверенней, заиграла и запела: