«Вы должны поторопиться, если не хотите опоздать»
Нет, Нансен и его спутник были еще очень далеко от родины…
Конец июня немного поправил их дела. Тюлень — и какой жирнющий! — вынырнул как раз в тот момент, когда Нансен закончил переправу через полынью. Его ружье лежало в каяке, а руки были заняты нартами, которые он вытаскивал на лед.
— Яльмар, стреляйте! Да скорее, скорее!
Иохансен выстрелил раньше, чем Нансен договорил. Тюлень — это был крупный морской заяц — задергался на воде, и Нансен, бросив нарты, всадил в него гарпун, чтобы добыча не пошла на дно.
Но наполовину вытащенные нарты соскользнули со льдины, накренили своей тяжестью плот из каяков, тот зачерпнул воду — походная керосинка и лыжи свалились за борт.
Нансен выпустил добычу и схватился за тонущий каяк. О ужас! Тюлень тотчас начал погружаться! Выдернув на льдину каяк, Нансен прыжком едва настиг ускользавший в воду гарпунный линь.
Когда груда мяса и жира была вытащена на лед, они бросились друг к другу и с радостными воплями пустились в пляс вокруг тюленя. У них была еда, много еды, у них было горючее!
День 24 июня — двухлетие выхода «Фрама» из Норвегии — они отпраздновали, туго набив желудки сырым и поджаренным тюленьим салом, кусками вареного тюленьего мяса.
Послеобеденное время прошло в приятных размышлениях о будущем и в чтении взятых с собой печатных произведений. Этими печатными произведениями были «Морской альманах» и «Навигационные таблицы», где, кроме бесчисленных цифр, в приложениях содержались высокополезные сведения о шведском королевском доме и о различных способах оживления утопленников.
На следующий день Нансену удалось подстрелить еще одного тюленя. Они невероятно, сказочно разбогатели — но, увы, и сильно отяжелели: все мясо и сало взять с собой было невозможно. Нансену вспомнились эскимосы, которые, приехав на сенокос и увидев, что трава еще слишком коротка, расположились на лугах, поджидая, пока она подрастет. Достойный подражания пример! Чем тащить с собой по распутице груды мяса и сала, лучше остаться возле них пока не растает снежная каша на льду.
И они стали ждать в лагере погоду, потеряв счет тошнотворно похожим друг на друга дням. Даже дневники были почти заброшены: «Для чего снова писать? Что могу я вверить этим листам? Ничего, кроме того же непреодолимого, жгучего стремления добраться домой, прочь из этого удручающего однообразия».
Почти весь июль они томились в бездействии, много спали и ели, следили за полетом розовых чаек; единственным событием за это время была удачная охота на медведицу с медвежатами.
22 июля «лагерь томления» был покинут. У них осталось две собаки; приходилось рассчитывать на силу своих рук и ног. Чтобы облегчить нарты, оставили на льду часть мяса и немало вещей, даже любимый спальный мешок.
То волоча нарты по льду, то переплывая полыньи на каяках, они пошли к югу. На привале Иохансен влез на торос и пристально, долго присматривался к темному облаку над горизонтом. Он порывался что-то сказать Нансену, но раздумал.
Потом на торос вскарабкался и Нансен. Облако по-прежнему темнело вдали — странное облако, не менявшее формы. Приладив поудобнее подзорную трубу, Нансен вдруг вскрикнул сдавленным голосом:
— Яльмар, посмотрите-ка хорошенько вон туда!
Тот поспешно схватил трубу:
— Великий боже! Мне давно казалось… Земля!
Оба что-то бессвязно кричали, размахивая руками. Восторг, надежда — все было в этом крике. Они смотрели и не могли наглядеться на «свою» землю — небольшой остров с белыми снежными склонами и темной вершиной.
— Хорошо потрудимся — и завтра вечером будем там! — радовался Нансен.
— Вечером? Раньше!
Теперь и другие облака, висевшие над горизонтом, казались им «подозрительными». По крайней мере, одно из них сильно смахивало на остров.
Не теряя времени, Нансен и его товарищ поспешили к «своей» земле через полыньи и торосы. Но странное дело — остров как будто не становился ближе.
Ни вечером следующего дня, ни через пять дней она не дошли до земли — кажется, за весь путь им не попадался еще такой ужасный искореженный лед. Нервное напряжение сказалось у Нансена страшными болями в пояснице. Он не мог разуваться и обуваться, но, стиснув зубы, ковылял за нартами, опираясь на палку. Оба понимали, что если болезнь надолго свалит его, то им никогда не увидеть берегов Норвегии. Но боль прошла так же внезапно, как появилась.
Остров они увидели 23 июля, а 2 августа Нансен записал:
«…Встречный ветер и течение опять отбросили нас от земли! Я боюсь, что с этими двумя неприятелями борьба бесполезна… Если так пойдет дальше, дело наше дрянь. Пока же нам ничего не остается, как идти вперед, напрягая все свои силы. Если же нас все-таки опять отнесет назад вместе с плавучим льдом, тогда, тогда…»
4 августа во время тумана нарты уткнулись в сугробы возле большой полыньи. Нансен спускал свой каяк в воду, готовясь к переправе, как вдруг услышал позади шум и возглас Иохансена:
— Берите ружье!
Нансен оглянулся.
Иохансен лежал на спине в мокром снегу, а огромный белый медведь готовился его прикончить. В раскрытой пасти блестели страшные клыки. Сейчас они вопьются в голову Яльмара…
Молниями мысли: броситься в каяк и стрелять оттуда? Подтянуть каяк и выхватить ружье? Нансен припал ко льду и повис над водой.
— Вы должны поторопиться, если не хотите опоздать, — услышал он непостижимо спокойный голос Иохансена.
В это мгновение Нансену удалось дотянуться до приклада. Но он, конечно, не успел бы схватить ружье, взвести курок, повернуться и прицелиться, если бы медведя на несколько секунд не отвлекли собаки. Зверь зарычал на них — и заряд пробил ему голову.
Иохансен встал и как ни в чем не бывало принялся счищать мокрый снег с куртки. У него была слегка оцарапана рука и содран слой грязи с правой щеки.
По-видимому, медведь под прикрытием тумана крался за ними, как кошка. Иохансен свалился на спину от оплеухи, которую зверь закатил ему лапой. Медведь разинул пасть, чтобы откусить голову поверженного, но тот, вцепившись в медвежью глотку, в эту самую секунду произнес: «Вы должны поторопиться…»
Белая Земля
6 августа им, наконец, открылся верный путь к острову. Лед внезапно кончился, за его кромкой темнела вода. Не полынья, не лужа — нет, уголок открытого, свободного моря с редкими льдинами. Море вольное, просторное — впервые с тех пор, как «Фрам» вмерз возле берегов Сибири!
Иохансен размахивал руками и сипло кричал: «Ура!» Возле самого края льдов вынырнул вдруг большой тюлень, а за ним еще и еще — пожалуйста, мол, стреляйте, мы тут, живые запасы мяса.
За полосой воды была земля. И одно только омрачало радость: в каяках не было места для собак. Верным, выносливым, им пришлось расставаться с жизнью на пороге лучших времен. Иохансен, зайдя за торос, застрелил Кай-фаса, к которому особенно привязался Нансен, а тот — пса Иохансена. Жестоко? Да. Но бросить собак, зная, что их не ждет ничего, кроме мучительной смерти от голода, было бы еще более жестоким.
Над связанными каяками приладили парус, ветер погнал плот к обрыву ледника, сползавшего в море. Ледяная стена искрилась на солнце, сверкала холодным светом, а возле нее носились розовые чайки.
Еще два дня плыли каяки вдоль неведомой земли. Наконец, выбрав местечко для высадки, Нансен вскарабкался на ледяной щит и осмотрелся. Он достал затем скопированную перед походом карту Дайера. Остается только сличить ее с островами, что виднелись сквозь туман в цепочке архипелага — и все станет ясным!
Он смотрел то на карту, то на острова, и недоумение его росло с каждой минутой. Никакого сходства. Все не так. На карте не было ни одного контура, в который можно было бы даже с изрядной долей воображения втиснуть какой-нибудь из этих холодных голых островов.