— Ну, раз так, пойду. — Я поднялся. — Может, слово какое скажешь напоследок… Мы же люди…

— Слово свое я сказал ему, — показал на пса. — И завещание ему оставил.

— Завещание — псу?!

— Тебе этого не понять. Молод еще.

— Ладно… Если не секрет, что завещал? — спросил я.

— Завещал, чтобы он по смерти съел меня. А то смердеть буду…

— А что пес? — я посмотрел на лохматого — тот угрюмо молчал.

— Сначала зарычал и замотал башкой, мол, не ем человечины. Но я полдня канючил, умолял слезно и уломал — согласился из жалости…

Когда я опомнился, то увидел, что тащусь по кладбищенской тропе, да так, будто увязаю в трясине.

Я выполз со старого кладбища, как старый катафалк. И внутри катафалка была глухая пустота.

…Над старым кладбищем густела тьма. И старые покойники, натянув на свои старые мощи старую тьму, обрели покой…