Я же — увы! — слишком мал, никто просто не станет слушать меня. Но я вовсе не желаю добровольно складывать оружие!»

Как обычно в подобных случаях, его обуревала жажда деятельности. Раз господин Плуф, как, впрочем, он и предполагал, отказывался предпринять какие-либо шаги, значит, надо искать тех, кто сможет помочь ему исполнить обещание, данное Армель.

— Мне необходимо посоветоваться с моими благородными друзьями, с учителями фехтования!

И так как Армель не сводила с мальчика восторженного взора своих огромных глаз, ему пришлось громко объявить:

— Я немедленно отправляюсь в Париж и думаю, что уже сегодня к вечеру либо вернусь вместе с вашим отцом, либо смогу представить вам доказательства того, что он жив и рано или поздно вы встретитесь с ним. Клянусь вам, что найду его! А я всегда держу свое слово!

Подобные речи в устах двенадцатилетнего мальчика звучат, согласитесь, несколько странно, однако Армель ничуть не удивилась. Девочка прониклась к Маленькому Парижанину безграничным доверием и приписывала ему прямо-таки фантастические достоинства. Он вовсе не был для нее простым бродягой, презренным циркачом-акробатом, вынужденным зарабатывать себе на кусок хлеба, целыми днями развлекая публику опасными трюками. Несмотря на свою потертую куртку, изношенные башмаки и грубые красные чулки, он казался ей истинным воплощением рыцарства.

Так что, когда господин Плуф привел маленькую лошадку, предназначенную для Анри, девочка непременно захотела проводить его. Она вышла из фургона, держа за руки мамашу Туту и госпожу Бернар, с которыми уже успела подружиться. Хотя Армель прекрасно понимала всю опасность предстоящей поездки, глаза ее были сухи и с надеждой взирали на своего спасителя.

Анри по-мужски обменялся с друзьями рукопожатием. Когда же пришла очередь Армель прощаться, девчушка прошептала:

— Отныне я ваша маленькая сестричка, Анри. Поцелуйте меня.

XVII

КОКАРДАС И ПАСПУАЛЬ

В это утро пони по кличке Кокорико тихонько трусил по дороге, и Анри мог беспрепятственно предаваться своим мечтам: о том, как Армель будет выступать вместе с ним, как он научит ее ездить верхом, обучит искусству ходить по натянутому канату, показывать фокусы и зазывать публику — словом, сделает из нее настоящую цирковую актрису. Ибо теперь он не мыслил себе жизни без этой белокурой девочки. Однако он не забывал и о данном им обещании:

— Я должен убить того мерзавца, который хотел утопить мою милую Армель, и незамедлительно отправить к самому Вельзевулу его коварного приятеля, если, конечно, тому удалось выбраться из бурных вод Сены. Я также обещал вернуть Оливье де Сова его нежно любящей дочери… И сдержу свое слово!

Дружески похлопав Кокорико по загривку, он заявил:

— Ведь чтобы получить руку Армель, надо сначала добиться согласия ее отца, не правда ли, приятель?

Так, строя свои детские воздушные замки, он незаметно для себя достиг ворот Сент-Антуанского предместья и был немало удивлен, когда его лошадка, попав в привычную для парижских застав толчею, неохотно остановилась. Тогда Анри огляделся по сторонам и увидел высокий мрачный силуэт Бастилии.

Выстояв, как обычно, длиннющую очередь, чтобы въехать в город, Анри повернул на улицу Сент-Анту-ан. Его скакун, напуганный криками уличных торговцев, постоянным соседством карет, грохочущих по вымощенной камнем дороге, скрипящих телег прибывших в столицу крестьян, топотом ног множества слуг, несущих в портшезах[31] своих хозяев, мерным цоканьем копыт лошадей, запряженных в наемные фиакры, — словом, всем тем, что шумело и двигалось, заполняя собой главную артерию Парижа, наотрез отказывался следовать по пути, избранному хозяином.

Поэтому Анри покинул эти шумные места, пересек Гревскую площадь и лишь ему одному известными переулками выехал на улицу Круа-де-Пети-Шам, что находилась в двух шагах от Лувра. Именно там располагалась академия фехтовального искусства, где он рассчитывал побеседовать с двумя господами, на чью помощь так надеялся.

Эти люди, чье дружеское к нему расположение наполняло уверенностью сердце юного Анри, в сей ранний час еще не приступали к выполнению своих повседневных обязанностей.

Испытывая искреннее почтение к самим стенам академии, Анри вошел в оружейный зал, святая святых не только для него, но и для всех почитателей благородного искусства, и сразу же заметил своих добрых знакомцев, чей совет был ему так необходим.

При виде их он с теплым чувством вспомнил, как эти признанные мэтры фехтовального дела помогли ему выпутаться из весьма неприятной истории, когда он вступился за госпожу Бернар, на которую напала дюжина здоровенных мерзавцев. Потасовка происходила прямо перед дворцом Пале-Рояль.

В то время Анри еще не нанялся к мамаше Туту, а зарабатывал на жизнь тем, что прыгал на потеху публике с Нового моста и, когда торговцы роняли в Сену серебряные монетки, нырял и доставал их со дна. Матушка же Бернар продавала неподалеку лепешки собственного изготовления.

Наглецы-грабители без сомнения расправились бы с отважным мальчуганом, и появление доблестных мэтров спасло жизнь юному акробату.

Когда Анри вышел в огромный зал, один из escrimadores[32], мурлыча под нос гасконскую песенку, полировал клинки, то и дело бросая умильные взоры на стоящую неподалеку бутылку и стакан, а другой, смирнехонько сидя на табурете, склонился над книгой.

Первого звали Кокардас-младший. Родом он был из Тулузы, о чем красноречиво свидетельствовал его акцент. Его темная шевелюра была столь кудрява и густа, что казалось, будто ему на голову нахлобучили каракулевую шапку. Огромные усы, лихо закрученные вверх, тоже изобличали в нем южанина.

Второй, Амабль Паспуаль, был полной противоположностью своему товарищу. Он был столь некрасив, что некоторые, пожалуй, назвали бы его уродливым; мечтательный взгляд его голубых глаз говорил о чувствительности натуры. Он слегка гнусавил, как и подобает уроженцу Нормандии, и отличался мягкостью в обхождении — возможно, потому, что некогда ему пришлось прислуживать цирюльнику, а затем толочь порошки у аптекаря. Его добрый нрав снискал ему уважение, а также обращение «брат».

Кокардас, красивый малый, был храбр от природы. Паспуаль, робкий от рождения, бывал храбр, когда ничего другого не оставалось. Загнанный в угол, он становился весьма опасен.

Долгое время приятели перебивались с хлеба на воду. Однако к тому времени, когда Анри, трепеща от волнения, переступил порог их фехтовального зала, оба мэтра процветали. У этих молодых, сильных и тренированных людей не было соперников в искусстве владения клинком, и учеников у них хватало.

В дальнейшем их страстные натуры, как и следовало ожидать, сыграли с ними злую шутку, но пока эти двое вращались в обществе благороднейших дворян королевства, которые, не скупясь, оплачивали их мастерство.

— Черт меня побери, — воскликнул Кокардас, увидев мальчика, — неужели матушка Бернар покинула наш бренный мир?

— Ба, да это и впрямь маленький Лагардер! — прогнусавил Паспуаль, повернувшись к Анри и одарив его взглядом своих небесно-голубых глаз.

От волнения Маленький Парижанин застыл на пороге зала, стены которого были увешаны нагрудниками, защитными масками и рапирами.

— Клянусь кровью Христовой, — продолжил Кокардас-младший, — бедный малыш умеет держать слово! Помнишь: «Когда матушки Бернар не станет, я приду к вам»? Ах ты, бедняга! Ну, иди же смелей, мы тоже не забыли о своем обещании: «Ты будешь жить у нас, парень!»

— Сударь, — произнес Анри, приближаясь, — несмотря на все тяготы нашей жизни, госпожа Бернар пребывает в добром здравии…

— Слава Всевышнему, черт побери! — благочестиво воскликнул Амабль Паспуаль.

— А я почитаю своим первейшим долгом зарабатывать ей на хлеб, — добавил Маленький Парижанин. — Она вырастила и воспитала меня… Несмотря на свою бедность, она нанимала учителей, чтобы те выучили меня латыни, грамматике, истории и географии…