– Хьюстон, это «Водолей», - снова прокричал Лоувелл, при помощи стабилизаторов поворачивая корабль на несколько градусов, - Я не могу разобрать ваши слова.

– Джим, это Хьюстон, - крикнул в ответ Лусма, - Мы едва слышим тебя. Жди.

Лоувелл засунул наушник поглубже в ухо и закрыл глаза.

– Ребята, может, кто-то из вас расслышал, что он только что сказал? - спросил он, повернувшись направо к Хэйзу.

– Едва-едва, - сказал Хэйз, - Кажется, он сказал, что не слышит тебя.

– Вот, дерьмо, - сказал Лоувелл, - Я уже догадался об этом.

– «Водолей», это Хьюстон, - вдруг проскрипел голос Лусмы в наушниках экипажа, заставив всех троих вздрогнуть.

– Слушаю, Хьюстон, - сказал Лоувелл.

– Сейчас звук кажется немного лучше. Как вы меня слышите?

– У нас все еще много шума.

– Так, у нас есть предложение, - сказал Лусма, - Рекомендуем вам включить усилитель мощности на панели шестнадцать. Все.

Лоувелл подтолкнул Хэйза, и тот нажал соответствующую кнопку. В наушниках ничего не изменилось.

– Хьюстон, это «Водолей», - вызвал он Землю, - У нас все еще шумы.

– Ладно, - сказал Лусма, - Мы попробуем улучшить связь и телеметрию временным отключением. У нас не будет контакта несколько минут. Вы, возможно, будете слышать шум в наушниках.

– Разве может быть шум сильнее, чем мы уже слышим, - сказал Лоувелл.

Лусма отключил связь, и прерывистый шум сменился громким непрерывным гулом. Лоувелл сдвинул свои наушники на несколько сантиметров вперед, чтобы не слышать это жужжание. Пауза дала командиру несколько минут на размышления, а думал он о сне. Солнце, которое только вставало в центральном часовом поясе США, здесь вовсю освещало состыкованные модули «Аполлона-13». Когда сопло двигателя ЛЭМа было направлено на Землю, солнечные лучи пробивались через командирское окно, и астронавты чувствовали себя как днем. Но стоило кораблю покачнуться на несколько градусов, и они погружались во тьму.

Эти внезапные смены дня и ночи особо не беспокоили Лоувелла. На пути к Луне система пассивного теплового контроля вращала корабль для равномерного обогрева корпуса, что приводило к мельканию солнца в иллюминаторах ЛЭМа и командного модуля. За сутки полета к Луне астронавты привыкали к этому постоянному мельканию и ложились спать, работали и отдыхали так, будто солнце снаружи корабля вставало и заходило, как дома в Хьюстоне. Полетные медики «НАСА» знали, что пока экипаж следовал обычному расписанию, его жизненные циклы останутся в норме.

Однако в семь утра во вторник эти циклы были нарушены, но в хорошую сторону. В соответствии с первоначальным планом экспедиции самое последнее время для сна должно было начаться вчера в десять вечера и закончиться примерно час назад. Даже в обычном полете никто не предполагал, что пилоты будут спать все восемь часов. Почти полное отсутствие физической нагрузки и постоянный выброс адреналина, сопутствующие космическому полету, способствовали сокращению этого времени до пяти-шести часов - все, на что могли надеяться медики. Эти пять или шесть часов, однако, являлись необходимым минимумом сна даже при нормальном полете, чтобы экипаж не наделал серьезных и, возможно, фатальных ошибок. А для экипажа не совсем нормальной экспедиции требовалось еще больше времени для отдыха.

После запуска для выхода на траекторию свободного возврата медики скорректировали расписание дня, и экипаж должен был немедленно приступить к его выполнению. Было решено, что Хэйз будет спать первым, уединившись в командном модуле на 63-часовой отметке, т.е. четыре часа утра, вплоть до 69-часовой отметки, т.е. десяти утра. «Одиссей» сам по себе не обладал запасом кислорода, достаточным даже для одного спящего человека, но открытый люк между модулями позволял перераспределить воздух из лунного модуля. Пока Хэйз будет спать, Суиджерт и Лоувелл останутся на вахте, используя это время для отключения запасной системы связи и прочего оборудования, которое укажет «НАСА». Когда Хэйз проснется, он позавтракает, посовещается с товарищами о проблемах, возникших за время его сна, и будет стоять у штурвала, пока Лоувелл и Суиджерт не удалятся в командный модуль для отдыха с 70-часовой до 76-часовой отметки. В пять вечера экипаж в полном составе вернется на дежурство для подготовки запуска «ПК+2», намеченного на 8:40.

Как только Лусма передал экипажу инструкции медиков, сразу стало понятно, что соблюдать предписанное время сна будет проблематично. Хэйз проплыл через туннель в «Одиссей» и был ошеломлен: когда экипаж покинул безжизненный модуль, температура в нем оставалась на уровне 14 градусов, но за несколько прошедших часов стрелка термометра упала еще ниже. Он просунул голову в конусообразную вершину командного модуля и обнаружил, что изо рта идет пар от его дыхания.

Униформа экипажа - трико и свитер из Бета-ткани - не была разработана для согрева тела, так как температура в командном модуле должна поддерживаться на уровне 22 градусов. Хэйз тут же обхватил себя руками и оттолкнулся в направлении кресла, чтобы забраться в спальный мешок. Однако тонкая ткань мешка предназначалась лишь для удерживания невесомых рук и ног, чтобы во время сна астронавт случайно не задел какой-нибудь переключатель. Хэйз вытащил мешок, застегнулся в нем и устроился как можно глубже в своем кресле. Но, даже укутавшись в несколько слоев ткани, он не мог заснуть от дрожи, стараясь не касаться холодных переборок корабля.

Кроме падающей температуры «Одиссея» еще беспокоил и шум. Через открытый между кораблями люк проникал не только воздух, но и звуки. Если работа вентиляционной системы ЛЭМа или периодически включающиеся реактивные стабилизаторы не разбудили спящего человека, то дело довершали громкие переговоры Лоувелла и Суиджерта, которые пытались перекричать помехи на линии связи с Землей. Хэйз, про которого в отряде астронавтов говорили, что он способен спать где угодно и в каких угодно условиях, честно боролся с шумом из люка, но, наконец, в шесть утра - за два часа до подъема - отказался от борьбы, выполз из спального мешка и проплыл через туннель в ЛЭМ.

– Что это значит? - спросил Лоувелл, взглянув на часы, когда Хэйз появился между ним и Суиджертом, опустившись через потолок «Водолея».