Он был смертельно серьезен.
Чамча ответил:
— Ты прав.
«Ты проклятый прав-я-прав», — подтвердил он.
Последний раз они встречались прямо перед тем, как Чамча отбыл в Бомбей: воскресный ленч под развевающимся на крыше особняка флагом. Палисандровая панель, терраса с каменными урнами, вид на лесистые холмы внизу. Паулин, жалующийся на новый проект, который стал бы соринкой в глазу. Завтрак был звеняще предсказуем: rosbif, boudin Yorkshire, choux de bruxelle s {1228} . Бэби, жена-нимфетка{1229} , не присоединилась к ним, но ела горячий ржаной пастрами, играя в пул в соседней комнате. Слуги, грозовая Бургундия{1230} , море арманьяка{1231} , сигары. Рай самосотворенного человека, подумал Чамча, сознавая просочившуюся в мысли зависть.
После завтрака — сюрприз. Паулин привел его в комнату, где стояли два весьма легких и изысканных клавикорда{1232} . «Я делаю их, — признался хозяин. — Чтобы расслабиться. Бэби хочет, чтобы я сделал ей гребаную гитару». Талант Хэла Паулина как краснодеревщика был бесспорен и как-то конфликтовал с остальными его человеческими свойствами. «Мой отец был торговцем», — объяснил он Чамче, и Саладин понял, что ему предоставили привилегию взглянуть на ту единственную часть, которая осталась от оригинальной самости Паулина — от Гарольда{1233} , возникшего из истории и крови, а не из своего собственного лихорадочного ума.
Когда они покинули тайную клавикордовую палату, привычный Хэл Паулин тут же появился снова. Наклонясь к балюстраде своей террасы, он поведал:
— Что самое удивительное в ней — так это масштабы, которыми она пытается заниматься.
— В ней? В Бэби? — сконфузился Чамча.
— Я говорю о сам-знаешь-ком, — услужливо объяснил Паулин. — Маргарита с Лысой Горы. Сучка Мэгги.
— О!
— Она — радикал что надо. Вот что она хочет — и она, еб твою мать, правда думает, что может этого достичь : ей нужно в буквальном смысле сотворить заново весь проклятый новый средний класс для этой страны. Избавьтесь от старых неясных некомпетентных мошенников из гребаного Суррея{1234} и Хэмпшира{1235} и введите новых. Людей без поддержки, без истории. Голодных людей. Люди, которые действительно хотят — и которые знают, что с нею, — они могут чертовски хорошо достигать . Никто никогда не пробовал заменить целый гребаный класс прежде, и вот ведь что удивительно — она сможет сделать это, если только прежде они не достигнут сами. Старый класс. Мертвые люди. Врубайся, о чем я толкую.
— Я тоже так думаю, — солгал Чамча.
— И это не только бизнесмены, — влажно промолвил Паулин. — Интеллектуалы тоже. Со всей своей пидорской компашкой. Вместе с голодными парнями и их неправильным образованием. Новые профессора, новые живописцы, жребий. Это — проклятая революция. Новизна, входящая в эту страну, доверху набитую гребаными старыми трупами . Это уже становится заметно. Уже становится.
Бэби вышла им навстречу, буравя их взглядом.
— Время вышло, Чамча, — скомандовал ее муж. — В воскресенье в полдень мы ложимся в постельку и смотрим порнушку на видео. Это — целый новый мир, Саладин. Все присоединятся к нему когда-нибудь.
Без компромиссов. Ты там или ты мертв. Это не был путь Чамчи; ни его, ни той самой Англии, которую он боготворил и стремился покорить. Он должен был понять прямо здесь: его предупредили, он был честно предупрежден.
И теперь — изящный поворот.
— Не грузись, — бормотал Паулин ему на ухо. — Оглянись вокруг, а? Право, замечательно.
— Хэл, — заставил себя возразить Чамча, — у меня есть контракт.
Как козел на заклание{1236} . Голос в телефонной трубке стал откровенно удивленным.
— Не глупи, — произнес он. — Конечно, он у тебя есть. Прочти эту маленькую распечатку. Заставь адвоката прочесть эту маленькую распечатку. Призови меня к суду. Делай то, что собираешься делать. Это ничто для меня. Разве ты не понял? Ты — история.
Короткие гудки.
Покинутый одной чуждой Англией, разочаровавшийся в другой, господин Саладин Чамча в большом унынии получил известия о своем прежнем компаньоне, наслаждавшемся, суда по всему, гораздо более удачливой судьбой. Вопль домовладелицы — «Tini b é nch é ach é n ! {1237} » — предупредил его, что что-то случилось. Хинд проплывала по коридорам УНЗ Шаандаар{1238} , раскачиваясь, оборачиваясь, потрясая экземпляром импортного индийского фэнзина Cin é- Blitz . Распахнулись двери; временные жители высовывались из номеров, выглядя озадаченными и встревоженными. Мишала Суфьян выскочила из своей комнаты, демонстрируя обитальцам соблазнительную площадочку живота между шортиками и лифчиком. Из офиса, расположенного возле холла, появился Ханиф Джонсон в несоразмерно топорщащимся костюме-тройке, был сражен наповал обнаженным животом и закрыл лицо ладонями.
— Боже милостивый, — взмолился он.
Мишала проигнорировала его и завопила вслед за матерью:
— Что случилось? Кто жив?
— Какое бесстыдство, — вскричала Хинд на весь проход, — скрой свою наготу.
— Отъебись, — чуть слышно буркнула Мишала, обратив свой мятежный взор к Ханифу Джонсону. — Как там насчет мишленовских складочек{1239} , выглядывающего у нее самой между сари и чоли{1240} , хотела бы я знать?
В полутьме дальнего конца коридора можно было заметить Хинд, которая размахивала Cin é- Blitz пред очами своих арендаторов, твердя «он жив». Со всем усердием тех греков, что после исчезновения политика Ламбракиса расписали всю страну белыми буквами Z. Zi: он жив {1241} .
— Кто? — снова потребовала ответа Мишала
— Джибрил , — донесся крик временно проживающих детей. — Фаришта b é nch é ach é n .
Хинд, исчезая внизу, не видела, как ее старшая дочь вернулась в комнату, — оставив дверь приоткрытый; — и как за ней последовал (лишь только убедился, что горизонт чист) знаменитый адвокат Ханиф Джонсон, в костюме и ботинках, — тот, что обслуживал этот офис, чтобы держаться ближе к корням; тот, что преуспевал также в разумной квартирной политике; тот, что был тесно связан с местной Партией Труда{1242} и обвинялся на партийном заседании в коварном захвате места при перевыборах.