Все сомкнулось вокруг меня. Джибрил дрейфовал в его сторону, подобно Индии, которая, оторвавшись от праконтинента Гондваны, плыла в сторону Лавразии. (Его мыслительные процессы, признал он рассеянно, выдавали иногда довольно странные ассоциации.) Сила их столкновения воздвигла Гималаи{1770} .

Что такое гора? Препятствие; трансценденция; прежде всего, эффектность .

— Куда ты собрался? — обратился к нему Нервин. — Мне стоит проводить тебя до лифта. С тобой все в порядке?

Все замечательно. Мне нужно идти, до скорого.

— Хорошо, но только если ты уверен в этом.

Уверен. Уходи скорее, не поймав удрученного взгляда Мишалы.

...На улицу. Уходи немедленно, из этого неправильного места, из этой преисподней.

Боже: никакого спасения. Вот эта витрина, этот магазин музыкальных инструментов, гобоев-саксафонов-труб, как там он называется? — Попутные Ветра , и вот в окне — дешевая листовка. Сообщение о неизбежном возвращении — правильно — Архангела Джибрила. Его возвращении и спасении земли. Уходи. Уходи скорее.

...Окликни это такси. (Его одежда вызывает уважение в водителе.) Забираясь в салон, ты обращаешь внимание на радиопередачу. Какой-то ученый, бывший заложником во время того захвата и потерявший пол-языка. Американец. Они восстановили его, говорит он, за счет плоти, отрезанной от моей задницы{1771} , прошу прощения за мой французский. Не представляю себе полный рот собственного ягодичного мяса, но у бедного мошенника совершенно не было выбора. Занятный ублюдок. Утверждающий кое-какие занятные идеи.

Амслен Магеддон по радио обсуждал пробелы в каменной летописи{1772} своим новым, ягодичным языком. Дьявол пытался заставить меня замолчать, но Господь всеблагий и американские хирургические техники рассудили лучше. Эти пробелы являлись краеугольным камнем креационистов: если естественный отбор был правдой, где все эти случайные мутации, не прошедшие отбора? Где все эти дети-монстры, деформированные пасынки эволюции? Окаменелости безмолвствовали. Там не было никаких трехногих лошадей. Нет смысла спорить с такими гусаками , заметил таксист. Я сам не придерживаюсь Бога. Нет смысла, согласилась одна маленькая часть сознания Чамчи. Нет смысла предполагать, что в «каменной летописи» не может оказаться некоего вида, избежавшего кабинетной регистрации. А эволюционная теория проделала долгий путь со времен Дарвина. Теперь обсуждается, что основные изменения видов происходят не в спотыкающейся манере проб и ошибок, предполагавшейся изначально, а большими, радикальными скачками{1773} . История жизни была не неуклюжим прогрессом — эдаким английским прогрессом среднего класса, — как хотели думать в Викторианскую эпоху, но сильными, полными драматизма кумулятивными трансформациями: согласно старой формулировке, скорее революционными, нежели эволюционными{1774} .

— Наслушались, — сказал водитель.

Амслен Магеддон исчез из эфира, сменившись дискотечными ритмами. Ave atque vale {1775} .

Что Саладин Чамча понял в этот день — так это то, что жизнь его протекала в состоянии телефонного мира{1776} , что изменения в нем были необратимы. Новый, темный мир открылся перед ним (или: внутри него), когда он упал с небес; как бы усердно ни пытался он вернуть свежесть своему прежнему существованию, ныне он столкнулся с фактами, которые не могли быть разрушены. Казалось, он видел перед собой дорогу, расходящуюся налево и направо. Закрыв глаза, откинувшись на кожаной обивке такси, он выбрал левый путь.

Температура продолжала повышаться; и когда тепловая волна достигла своей высочайшей точки и осталась там столь долго, что весь город, его здания, его водные пути, его жители рискованно приблизились к кипению, — тогда господин Билли Баттута и его компаньон Мими Мамульян, недавно вернувшиеся в столицу после периода пребывания в гостях у уголовных властей Нью-Йорка, объявили вечеринку в честь своего «великого освобождения». Связи Билли в деловом центре города обеспечили ему доброжелательность судей во время слушания; его личное обаяние убедило каждую из свидетельствовавших по делу богатых дамочек — с которых (включая мадам Струвелпетер) он взыскал столь щедрые суммы ради выкупа своей души из лап Дьявола — подписать прошение о помиловании, в котором матроны заявили о своей уверенности в том, что господин Баттута честно раскаялся в своих ошибках, и попросили за него — в свете его клятвы сосредоточиться впредь на своей удивительной, блестящей предпринимательской карьере (общественная полезность которой в плане созидания достатка и обеспечения занятости для множества людей, напомнили они, тоже должна рассматриваться судом в качестве смягчающего обстоятельства), — а также последующего обещания подвергнуться полному курсу психиатрического лечения, способствующего преодолению его слабости к преступным стремлениям; после чего достопочтенный судья решил ограничиться более мягким наказанием, нежели тюремный срок: «средство достижения цели, лежащей в основе такого лишения свободы, лучше обеспечивается в данном случае, — как полагали леди, — решением, наиболее христианскими по своей сути». Мими (согласно судебному заключению — не более чем обманутая любовью сподручная Билли), получила свой приговор условно; для Баттуты дело закончилось высылкой и жестоким штрафом, но даже это решение было смягчено согласием судьи исполнить просьбу поверенного Билли, что его клиенту будет позволено покинуть страну добровольно, без впечатанного в паспорт клейма принудительной депортации, которое могло бы нанести серьезный ущерб его многочисленным деловым интересам. Через двадцать четыре часа после суда Билли и Мими вернулись в Лондон, крича об этом на весь Крокфорд{1777} и рассылая причудливые пригласительные билеты, где обещали провести лучшую вечеринку этого странно знойного сезона. Один из этих пригласительных, стараниями господина С. С. Сисодии, нашел свой путь к резиденции Аллилуйи Конус и Джибрила Фаришты; другой, с некоторым опозданием, прибыл в логово Саладина Чамчи, просунутый под дверь заботливым Нервином. (Мими пригласила Памелу по телефону, добавив со своей обычной прямотой: «Не могу понять, как Ваш муж докатился до такого?» — На что Памела ответила с истинно английской неловкостью: да, но... Мими получила в ответ целую повесть минут на тридцать, что было не так уж и плохо, и подытожила победоносно: «Смотрите-ка, Пэм, Ваши речи — как вся Ваша жизнь. Тащите обоих; тащите любого. Это обещает стать настоящим цирком».)