А Горшечников между тем принялся навещать Матрену Филимоновну. Да, его оскорбили в доме Алтуховой, да, его там не любили и даже, как он справедливо подозревал, презирали. Но несмотря на все эти неприятные обстоятельства, он неизменно ходил в этот дом даже теперь, когда Софьи там не было. Он приходил и со вздохами и нытьем принимался пить чай с плюшками или есть горячие блины со сметаной, которые сердобольная нянька неизменно ставила перед ним. Зачем он приходил, он и сам не знал. Так, ему казалось, легче переносить побег и измену жены. Матрена мало говорила с незваным гостем, иногда только поддакивала или качала головой. Ходит, и чего ходит? Одно слово, убогий!

Однажды, едва его скромное жилище покинула увядающая богиня любви Калерия Вешнякова, как снова послышался стук в дверь. Горшечников чрезвычайно удивился, так как в последнее время поток его визитеров почти иссяк. Он еще больше удивился, когда узрел на пороге совершенно незнакомого господина средних лет, высокого, элегантного, с бородой и красивыми пышными усами.

– Господин Горшечников, я полагаю? – осведомился посетитель и внимательно оглядел комнату.

Горшечникову сделалось не по себе.

– Да, я Горшечников. С кем имею честь разговаривать?

– Э… э… я Прудкин. Евдоким Михайлович Прудкин, из Петербурга.

– Вот как, – протянул Горшечников, не понимая, что надобно от него незнакомому Прудкину.

– Дозволите присесть?

– Извольте.

Гость сел и закинул ногу на ногу с видом величайшего спокойствия и уверенности, чего Горшечникову всегда недоставало в жизни.

– Я к вам по делу, и делу весьма деликатного свойства. Я слышал, что от вас сбежала жена, – начал гость.

От подобного бесцеремонного вступления Горшечников чуть не подпрыгнул на месте.

– Не думал, сударь, что моя прискорбная история стала столь широко известна, что даже докатилась до столицы! – ответил он с досадой.

– Вовсе нет, там она никому не известна, кроме меня. А мне она известна только по той причине, что господин, с которым исчезла ваша супруга, обокрал меня самым нечестным образом. Он должен мне немалую сумму, и я намерен разыскать его, где бы он ни находился. Я совершенно случайно в доме своих знакомых Толкушиных, ведь вы, вероятно, знаете Толкушиных, – гость слегка наклонился к собеседнику, – так вот из уст Ангелины Петровны услышал о том, что Софья Алексеевна Горшечникова бежала с господином Нелидовым. А именно он и есть мой должник. Я долго их искал, да без толку, а потом подумал, что, может быть, и вы заинтересованы в поимке беглецов?

– К чему мне это? – вытаращился Горшечников.

– Как к чему? – искренне подивился гость. – Неужели порок не будет наказан, неужели вы позволите марать ваше доброе имя, в то время когда они предаются разврату и похоти?

– Сударь, я думал о чем-то подобном, но мне кажется, что сделать что-либо чрезвычайно сложно.

– Ничего сложного нет в том, чтобы заставить негодяев и развратников отвечать за свои богомерзкие поступки! – провозгласил гость. – Если вы поможете мне в их поиске и поимке, я помогу вам с процессом против вашей жены и моего грабителя!

– Но как же я смогу? – растерялся Горшечников. – Что же мне делать?

– Вы по-прежнему вхожи в дом своей жены? Там остались родственники?

– Там только старая нянька и ее муж, они у Софьи в услужении. Я действительно иногда там бываю. Чай пью, холостяцкая жизнь, знаете ли, совсем допекла.

Горшечников словно оправдывался перед посторонним человеком. Вот, мол, из дома взашей вытолкали, а снова лезет и лезет. А что делать, если и податься некуда? Там, может, и осталось хоть какое-то тепло!

– Вот и славно! Вот и ходите туда, пейте чай да слушайте, смотрите на почтовые конверты, адреса запоминайте.

Мелентий все еще не понимал, куда клонит гость.

– Глядишь, и узнаете, откуда наши беглецы весточку прислали. А если узнаете, дадите мне знать. А там я их уже не упущу!

– Да… неловко как-то! – засомневался Мелентий.

– Вы смешной человек! – прищурился гость. – Вас опозорили, а вы церемонии разводите! Однако, если вам мое предложение не по душе, я откланиваюсь!

Гость встал и двинулся к двери.

– Я еще ночь пробуду в вашей гостинице и завтра возвращаюсь в Петербург. Надумаете, милости прошу!

Надо ли говорить, что после ухода загадочного незнакомца Мелентий остался в совершенно расстроенном состоянии чувств. Конечно, было бы совершенно справедливо найти и наказать Софью и ее любовника. Но вынюхивать, следить? Нехорошо! А ей хорошо было так с ним поступить? Нежится небось в постели, смеется над ним! Всегда за дурака его держала! Нет, настал час, пора защищать свою честь. Пусть и она получит свою долю позора!

Уже было очень поздно, часов одиннадцать, когда Горшечников оказался в маленькой гостинице Эн-ска. Коридорный указал ему номер Прудкина. Горшечников постучал. Ждать пришлось долго. Он снова постучал. Наконец раздалось шуршание и дверь распахнулась. Мелентий вошел в номер, который поразил его своей убогостью и затхлостью. Он спешно сообщил Прудкину о своем согласии. Тот зевал и запахивал халат, видно уже собирался ко сну. Договорились, что Горшечников пошлет письмо до востребования в Петербург, с тем и распрощались.

Мелентий вышел на улицу и остановился. Ему было неприятно, мерзко, словно он случайно съел червяка или проглотил муху. Но помимо гадкого ощущения его не покидало тревожное чувство, что он что-то такое увидел, непонятное, необъяснимое. Оно свербело и не давало покоя. Что-то определенно было не так, но вот только что, что?

Горшечников действительно решил найти Софью. Теперь его визиты на блины к Матрене стали продолжительнее, разговоры пространнее. Однако Матрена, хитрая баба, только казалась простодушной и упорно не поддавалась на его уловки, в ее словах он не находил и намека на ответ, где беглецы. Писем в дом почти не приносили, а если и приносили, то и там Горшечникову ничего не удалось вынюхать. Он уже почти разочаровался в своей новой миссии, как вдруг удача сжалилась над ним. Однажды Мелентий приметил, что почтальон принес письмо. Матрена торопливо его прибрала и ничего не сказала Мелентию, который по обыкновению пил чай. Горшечни-ков тоже сделал вид, что не заметил почтальона и продолжал дуть на блюдце, уж больно чай был горяч.