– Твое счастье!

Смахнув с шапки снег, ты гребешь дальше и мечтаешь поскорее стать взрослым.

.

Дело близилось к весне, самые лютые морозы остались позади. Дни все еще были короткими, но в полдень уже показывалось солнце, багряным апельсином висело оно над заиндевелыми крышами. Мы пили свет жадными глотками, и огненно-золотистый сок наполнял наши жилы радостью. Мы будто выбрались из берлоги, проснувшись от зимней спячки.

В эту пору мы с Ниилой решили опробовать Лестадианский спуск. Сразу после школы мы надели наши деревянные лыжи на проволочных креплениях и поехали напрямки через парк. Смеркалось, лыжи сантиметров на двадцать уходили в глубокий, рыхлый снег. Ниила прокладывал лыжню, я шел за ним, две неясных тени в мглистых сумерках. Поодаль, за избой-музеем Лестадия, колокольнями высились ряды огромных разлапистых елей. Немые и священные исполины - их думы витали много выше наших.

Звонко хлопая лыжами, мы пересекли обледенелый Лестадианский проезд, уже зажглись фонари. Легко взлетели на очередной сугроб и нырнули во тьму, круто уходившую вниз к реке. Прошмыгнули мимо бюста Лестадия. Он следил за нами из-за берез, макушка его была покрыта снеговым чепцом. Фонари вскоре пропали из виду, но все равно было не так темно. Свет преломлялся миллионами хрустальных снежинок, разрастался облаком и, казалось, плыл над землей. Глаза постепенно обвыклись в темноте. Перед нами открылся склон, длинной и головокружительной лентой уходивший к реке. Правда, по нему пока нельзя было спускаться, мы по пояс вязли в снегу. Тогда мы поставили лыжи поперек и начали утаптывать. Пядь за пядью спускались по склону. Трамбовали снег, прессовали его тяжестью наших тщедушных тел, прокладывая узкий желобок, вниз до самой речки. Мы работали бок о бок, пот струился под одеждой. Наконец, спустившись, обернулись назад. Той же дорогой возвращались наверх, с настырностью осла наступая на собственные следы. Утрамбовали снег еще плотнее, изо всех сил старались сделать спуск как можно жестче, ровнее.

И вот мы на вершине. Пришли туда, откуда начали наш непосильный труд. Ноги ходят ходуном, вздымается грудь, а под нами раскинулся готовый спуск. Широкая, ровнехонькая улица, длиной в тысячу поперечных лыж. Мы стоим рядом - я и Ниила. Всматриваясь во мглу. Спуск растворяется в зыбком, сумрачном мире грез, точно леска исчезает в проруби. Расплывчатые тени, еле слышное колыхание в глубине. Тонкая нить, канувшая в сон. Мы переглядываемся. Потом разворачиваемся лицом к спуску, отталкиваемся бамбуковыми палками. Одновременно ухаем вниз.

Летим. Скользим. Вихрем мчимся в ночь. Хрустит снег. Мороз рвет щеки. Два распаренных мальчика, две дымящиеся сосиски, брошенные в морозильник. Все быстрее, все яростнее бег. Локоть к локтю, два открытых рта, два теплых зияющих жерла, всасывающие ветер. Как здорово утрамбовано, просто класс! Колени - пружины, ноги - колья, плотно упакованные в лыжные штаны. И ветер, растущий в теле ветер, и скорость, почти немыслимая скорость, сверкающий снег, вой ветра, вихри.

И вот, наконец. Раскатистый гром сотрясает лед Турнеэльвен до самой Перяяваары и пространство колется как зеркало. Мы преодолели звуковой барьер. Небо становится жестким и колючим как щебень, мы врезаемся в него, падаем одновременно. Лежим бок о бок в курящемся облаке снега, два дымящихся ядра, руки раскинуты, палки устремлены вверх, в пространство, каждая к своей сияющей звезде.