Самые ранние фотографии семьи создают впечатление респектабельности. Важно уже одно то, что их делали. На паре снимков 1864 года, когда Зигмунду было восемь, лет, видна обычная обстановка студии. На портрет попали изображения всех европейских столиц. На обоих снимках мы видим Зигмунда — уверенного в себе, с головой, возможно, поддерживаемой специальным зажимом, с блестящими, тщательно причесанными волосами, с послушно размещенными по указанию фотографа немного неуклюжими руками. На одном из снимков изображен Якоб, мелкий торговец с коротко подстриженной бородкой, на втором — Амалия в темной одежде. Рядом с ней две дочери и сын. Вид у нее довольно властный.
Несколько лет спустя родители семейства даже заказали их общий портрет маслом: Зигмунда, пятерых сестер и брата Александра, который наконец родился в 1866 году. Головы непропорциональны туловищу: художник явно был неопытен. И все же сам факт заказа картины говорит о многом.
Наверняка Зигмунд был родительским любимчиком, и его сестрам это казалось естественным. Многие вспоминали о нем как о мальчике, которому легко давалось учение, серьезном не по годам, вызывавшем одобрительные взгляды взрослых. Когда ему было одиннадцать-двенадцать, родители часто брали его по вечерам в кафе в Пратере — еще одна роскошь, которую Якоб по идее не мог себе позволить, но позволял. Однажды в кафе появился странствующий поэт, который на ходу писал для посетителей стихи. Он сочинил стихотворение и для Фрейдов, сказав при том, что их сын станет министром. Перед мальчиком как будто простиралась дорога юриста, и несколько лет Зигмунд собирался пойти именно по ней.
В старости его сестра Анна писала, что, когда ей было восемь лет, брат жаловался, что не может жить с ними в одной квартире из-за ее игры на фортепиано. У него был собственный кабинет, узкий, отделенный от остальных комнат, с окном, выходившим на улицу. Ему в то время было десять лет. Что ж, с уроками игры на фортепиано ей пришлось распрощаться.
Анна часто приукрашивала семейные обстоятельства, но, без сомнения, она права, говоря о том, каким уважением пользовался Зигмунд. Она рассказывала о старшем брате и многое другое. Когда ей было пятнадцать, он запретил ей читать Бальзака и Дюма, потому что считал это неподобающим. Год спустя из России приехал богатый дядя матери, вдовец, и изъявил желание на ней жениться. Он обещал девушке лошадь, новые платья и любовь своих шестерых женатых и замужних детей. Дядюшке было пятьдесят девять лет. По словам Анны, Амалия не сразу отвергла его предложение, а сначала посоветовалась с Зиги. Можно предположить, что Якоб был вполне доволен такой финансовой возможностью. Зигмунд же сказал, что этот добрый дядюшка — старый греховодник — может убираться к себе в Россию. Тогда он учился на первом курсе университета.
Якоб любил гулять с сыном по Вене. Однажды он рассказал ему, как в молодости шапку во Фрейбурге одел в субботу новую меховую. Какой-то христианин сбросил с него шапку в грязь и приказал убираться с тротуара. Зигмунд: «Что же ты сделал?» Отец: «Вышел на дорогу и подобрал шапку». Мальчик был шокирован этой историей, ярким свидетельством того, как католики помыкали евреями, в том числе его любимым отцом.
В 1900 году Фрейд вспоминал о детской фантазии, в которой выразилось его стремление отомстить католикам. Он представлял себя Ганнибалом, воином карфагенян, семитов, отец которого, Гамилькар, взял с него клятву отомстить римлянам. Даже спустя годы он не забыл эту фантазию. Он знал, как Ганнибал, с триумфом перейдя Альпы с армией и слонами в 218 году до нашей эры, заколебался перед Римом и так и не дошел до него. Фрейд тоже колебался, стоит ли ему ехать в Рим, и сделал это лишь много лет спустя после первого посещения Италии. Описывая упорство, с которым он исполнял свое детское желание, Фрейд неоднократно подчеркивал важность своих детских лет. Ему нравилось видеть в своей жизни деяния судьбы. Однажды, как он вспоминал, когда ему было шесть лет, мать сказала ему: все мы из пыли и в пыль обратимся. Зигмунд не поверил. Тогда она потерла ладони друг о друга и показала ему серые отшелушившиеся кусочки кожи. Зигмунд сразу все понял.
Возможно, еще в юности многие великие люди начинают чувствовать необходимость собирать сведения для биографов. Когда Фрейду, безызвестному и бесперспективному врачу, еще не было тридцати, он объявил невесте, той самой немецкой девушке Марте, которая подтягивала свои чулки, что он уничтожил все свои записи за последние четырнадцать лет. «Что до биографов, — добавил он, — не стоит слишком упрощать их жизнь». Это было сардоническим заявлением. Впрочем, про биографию он говорил совершенно серьезно. Позднее, в старости, лишенный иллюзий, он утверждал, что составление биографии — это полнейшая чепуха. Биографы скрывают факты, лицемерят, льстят. Классическое образование, в частности Плутарх и его «Жизнеописания», позволяло ему сделать вывод, что цель биографа — описать то, что достойно восхищения, и дать читателям образец для подражания. Все это чепуха, считал Фрейд, потому что человек оказывался слишком «хорошим» и от этого неправдоподобным. Правда, он едва ли догадывался, что многие биографы в нем и в его семье будут стремиться найти именно недостатки. О детстве Фрейда нам известно так же мало, как и о детстве любого другого человека.
В последнее время исследователи много занимались вопросом злого дяди Иосифа. Версия Фрейда представлялась довольно неинтересной. Иосиф, на десять лет младше Якоба, фигурировал в не очень важном сне Фрейда. Это был человек с рыжей бородой, который, «стремясь сделать побольше денег», нарушил закон и был за это наказан. «Мой отец, — писал Фрейд, — который за несколько дней поседел от горя, всегда говорил, что дядя Иосиф был не плохим человеком, а просто глупым». Были обнаружены новые факты, дополняющие историю. Иосиф, брат Якоба, первым из семейства попал в газеты. В 1866 году его судили в Вене за производство фальшивых денег. За то, что он напечатал целое небольшое состояние в русских рублях, его посадили в тюрьму на десять лет. На суде упоминались и братья, жившие в Манчестере. В то время Зигмунду было девять лет, и он наверняка знал, что происходило в семье.
Сначала Иосиф торговал английскими скобяными изделиями. Он тоже переехав на запад и в 1861 году, вскоре после Якоба, поселился в Вене. Когда в июне 1865 года его арестовали при попытке сбыть стопятидесятирублевые банкноты, при нем было 17 959 фальшивых рублей. Иосиф и его сообщник Вайх посещали Англию, и полиция решила, что рубли были напечатаны там с медных шаблонов. На суде в феврале 1866 года упоминались компрометирующие письма от братьев из Манчестера, но они не были открыты. Перевозили фальшивые деньги, по утверждению обвинения, «израэлиты польского происхождения» (то есть галицийские евреи, как и сами Фрейды). Предполагалось, что эти средства использовались для финансирования политических целей антиавстрийских революционеров в Польше.
Стучала ли полиция в двери Якоба в Леопольдштадте и только ли от братней любви поседела его голова, нам неизвестно. Однако это был крупный семейный скандал, который чрезвычайно опечалил Фрейдов, стремившихся избавиться от отождествления с восточными евреями-обманщиками. Возможно, именно это вызвало в молодом Фрейде такую ядовитую ненависть к восточным евреям (хотя те из них, кто уехал на запад, часто имели такую же точку зрения). Еще одно последствие — беспокойство по поводу денег. Он часто говорил о бедности своей семьи. «С юных лет, — писал он в сорок три года, — я познал беспомощность бедности и постоянно боюсь ее». Но эта бедность была относительной: имеющиеся данные указывают скорее на некоторые неудобства, чем на отчаянное положение. Возможно, эти воспоминания питались несколько иными знаниями или опасениями, что семья получала из Манчестера деньги, заработанные нечестным путем.
Это подозрение по поводу братьев в Манчестере основывается на неподтвержденном заявлении, сделанном в венском суде и не имевшем законной силы в Англии. Все остальное — только догадки. Если связь с Манчестером существовала, скорее всего, это был Филипп. По сравнению с Эммануилом, который начал со скупки и продажи комиссионной одежды, образцовым евреем-семьянином, воспитавшим детей настоящими англичанами, Филипп — это таинственная фигура. Он торговал дешевой бижутерией и женился на дочери мастера игрушек из Бирмингема.