Любое другое сообщение, попавшее в канцелярию, доходило до М. С. сквозь самые различные фильтры. Это же прошло словно горячий нож сквозь масло. И на то есть причины.

Министр несколько минут сидит в раздумье, потом поднимает трубку телефона.

Секретарь вежлив и хотел назначить министра на приём первым на завтрашнее утро. Но министр назвал номер. И его соединили немедленно.

М. С. в кабинете одна. И никто не мог видеть, какая гримаса боли исказила лицо. Но министр слышал, как она почти прошипела ему в трубку ответ.

Приказы, как известно, надо выполнять.

— Странный у неё сегодня взгляд — сказал один из секретарей.

— Да. С утра она не так смотрела. И рука у неё немного трясётся. Может, стоит вызвать генерал-полковника. — это тот секретарь, которому вчера позвонил министр. Он весьма и весьма осведомлённый человек. И догадывался, какие эмоции мог вызвать у М. С. тот звонок.

— Пожалуй, но дело надо представить так, словно он приехал по своей инициативе.

— Об этом он и без нас догадается.

— Говори! — почти прохрипела М. С., или это ему так показалось.

— Так не о чем говорить. Он ведь и так у вас.

Она рухнула в кресло и сдавила пальцами виски.

— У меня это где?

— Вчера я видел его в центральной тюрьме.

Не убирая рук от лица, М. С. сипло сказала.

— Уверен?

Он кивнул, но сообразив, что М. С. его не видит чётко сказал.

— Абсолютно. Он шёл под конвоем от блока 'А' к блоку 'С' . Это он. Заматерел только, но не слишком изменился. У меня очень хорошая память на лица.

Она взглянула на него взглядом, который переполнен бесконечной мукой и ничем больше, и сипло не сказала, а буквально выдавила из себя.

— В настоящее время в тюрьме нет подозреваемых по этому делу.

— Я абсолютно уверен. Я видел его там и смогу опознать.

М. С. ещё раз взглянула на него, но теперь уже взглядом затравленного зверя и хлопнула по кнопке вызова машины.

Значит, ещё раз встанет та ночь. Перед самым рассветом. И дождь. И девять тел, лежащих в ряд. И раскисшая земля на берегу реки. И он, тогда старший лейтенант. Смертельно белое от потери крови лицо. Он даже не стоит, а буквально висит на плечах двух солдат. Один из этих девятерых застрелен им несколько часов назад. Его подводят к каждому. А он еле шепчет: 'Не он… ' И следующий, и ещё один.

И чей-то голос: 'Ещё двое прыгнули в реку. Мы стреляли по ним. Там глубоко. Течение сильное, и река после дождей разбухла. Вода уже холодная. Не уйти им… ' Одно тело вскоре нашли. Другое же…

Всем, абсолютно всем хотелось, что бы он утонул. Она сама тоже на это надеялась. Была бы в этом хоть какая-то крошечная доля справедливости. Справедливости из древних времён, когда схваченный с поличным убийца не доживал до следующего рассвета. И она ощущала довольно большую долю своей вины в произошедшим. Дочь ведь была очень похожа на неё. И они обе не боялись гулять по ночному городу без охраны. Одна — потому что ни черта не боялась, и свято верила, что всегда сумеет выхватить пистолет первой… Другая — просто она считала что если не делать людям зла, то и они его тебе не сделают… Странная немного реакция на мир для человека, выросшей среди если и не злых, то безусловно очень суровых и жёстких людей. Но такой она была. Марина Саргон.

Её ведь именно поэтому и застрелили. Фигура, черты лица — всё одно. Дочь приняли за мать. А мать слишком многие ненавидели, и очень много у неё врагов. А смерть не стёрла с лица Марины какого-то странного неподдельного удивления с примесью испуга. Она так и не успела понять, за что? Так и не успела…

Откуда подняли её саму? Кто именно? Она потом так и не смогла этого вспомнить. Но что именно ей сказали, помнит точно: 'На их высочество совершено покушение. Состояние критическое' . А она уже поняла в этот момент, что Марины больше нет.

Говорят, материнское сердце, предчувствие… Не было его, был день как день. В чем-то серый и обыденный. Такой же, как и вчерашний… Но ставший тем днем, про которые говорят ' Это было до, а это после' . Того дня. Ударившего страшной тьмой.

А Кэрт не верил. На многое был способен гениальный врач. Но выше человеческих сил — поднять мёртвого. Пуля пронзила сердце. Она умерла мгновенно. И видела убившего её. Он знал, что потерпел поражение, не успев начать боя. Иным казалось, что его из реанимации придётся уводить силой. Но он и все остальные вышли сами. И не было на нем хирургической шапки. И боялся он смотреть М. С. в глаза. Хотя совсем не было его вины.

Кэрдин… Дождь хлещет как из ведра, а у неё на голове ничего нет. Кто-то держит над ней раскрытый зонт. Она стоит засунув руки в карманы длинного кожаного плаща. Смертельно белое лицо абсолютно ничего не выражает, в углу рта зажата потухшая сигарета. А она стоит, и невидящим взглядом смотрит в тот переулок.

И вот теперь перед М. С. вновь встают события той ночи. И их снова придётся пережить. Все до одного. Прошлое напомнило о себе. И напомнило жутко.

И снова этот взгляд буравит Линка. Только в прошлые разы не сквозила из него такая смертная мука. И горечь. Левый глаз прищурен, а правый буквально налился кровью. И рот приоткрыт, словно в зверином оскале. И такое ощущение, что если она отпустит руки, то повалится на стол. И слова вылетают отрывисто. Словно она их выплёвывает. Да она сейчас сама на себя не похожа. Что же произошло?

— Где ты был во второй половине восьмого месяца в 978 года? Говори! И не вздумай врать!

Теперь Линк понял одно — для него всё кончено. М. С. узнала всё. И узнала не от него. И в настоящий момент он для неё личный враг номер один. Она пришла за одним — отомстить! И всё.

И первый вопрос всё разъяснил. И страшен для Линка этот вопрос. Она всё знает. И узнала об этом вовсе не от него. А ведь сначала не знала. Он действительно хотел порвать с прошлым. И начать жить по-новому. Но только об одном факте из его биографии не должны были узнать саргоновцы. Он только недавно окончательно понял, кого убил тогда. И это должно было навеки остаться камнем у него на душе. Он хотел бы забыть об этом эпизоде из прошлого, и знал одновременно, что забыть никогда не сможет. Прошлое пришло за ним. И предъявило счёт. И заплатить можно только одним.

А в левую половину головы, словно раскалённый гвоздь вгоняют. И всё дальше и дальше. И перед глазами всё плывёт. И руки уже практически не слушаются. Но она до конца выслушивает эти страшные слова.

— А ну-ка, повтори то, что ты сейчас сказал.

И Линк с трудом выдавливает.

— Я принял её за вас. Потому и стрелял. Знай, кто она, я бы не стал стрелять. Клянусь! Я очень сожалею.

Гвоздь словно пробил голову насквозь. Лицо скривило ещё больше. Со стороны хорошо видно как рука буквально скребётся по кобуре. Только движения такие, словно она кобуру не может расстегнуть. Словно забыла, как это делается. И скрюченные пальцы левой руки царапают стол. И солдату, стоящему за её спиной, слышно как она скрипит зубами. Она словно хочет что-то сказать. И уже не может. Наконец она вытаскивает пистолет и словно с трудом его поднимает. И все видят, что оружие прыгает в руках. А такого не видел никто и никогда.

Видит это и Линк. Он сидит по-прежнему неподвижно. Чёрный зрачок пистолета прыгает в паре метров от лица. Это смерть. Он знает. И примет её молча. Ему лгали всю его сознательную жизнь. Лгали все те люди, кому он безгранично доверял. А правду ему сказали только недавно. И сделал это человек, которого до недавнего времени считал своим смертельным врагом! Считал убийцей отца и матери! И верил в эту чудовищную ложь! И считал себя чуть ли не великим мстителем!

И в результате, он сделал слишком много ошибок. Иные из которых уже никогда не исправишь. Он убил единственную дочь человека, который потом сказал правду о нём же самом. И в лицо матери рассказал то, как убивал дочь.

Силуэт. Тот силуэт. И ненавидимое лицо, столь памятное по фотографиям. Чёрное кожаное пальто. Хвост на затылке. И чёрные ножны странного меча.