– А разве ему что-либо угрожает? - удивился Стрэттон.

– Возможно, вы не обратили внимания на то, что низшие классы воспроизводят потомство гораздо чаще аристократии. Хотя простолюдины и не лишены достоинств, им не хватает чувства долга и интеллекта. А подобное скудоумие плодит самое себя: женщина, родившаяся на дне общества, производит на свет дитя, обреченное на повторение ее судьбы. Если же учесть большую плодовитость низших классов, то наша нация рано или поздно превратится в скопище болванов.

– Значит, низшим классам будет отказано в наложении имен?

– Не совсем, и уж точно не вначале - ведь когда станет известна правда о снижающейся фертильности, отказ низшим классам в доступе к наложению имен будет равнозначен приглашению к бунту. И, разумеется, низшие классы должны играть свою роль в нашем обществе - до тех пор, пока их численность держится под контролем. Как мне представляется, такую политику нужно пустить в ход только через несколько лет, когда люди уже привыкнут к наложению имен как к методу оплодотворения. И именно тогда - возможно, одновременно с переписью населения - мы сможем установить предельное число детей, которое будет дозволено иметь каждой конкретной супружеской паре. А далее прирост и состав населения станет регулировать правительство.

– По-вашему, это и есть наиболее подходящее применение такого имени? - усомнился Эшборн. - Ведь наша цель - выживание человечества как вида, а вовсе не спасение элиты.

– Наоборот, суть здесь чисто научная. Наш долг - обеспечить выживание вида, это верно, но также он заключается и в том, что мы должны гарантировать здоровье человечества, поддерживая должный баланс внутри него. Политика тут совершенно ни при чем. Окажись ситуация противоположной, мы стали бы проводить другую линию и увеличивать численность рабочих.

– А не может ли улучшение условий жизни бедняков со временем привести к рождению у них и улучшенного потомства? - предположил Стрэттон.

– Вы подумали об изменениях, к которым могут привести ваши дешевые двигатели, не так ли? - с улыбкой осведомился Филдхарст, и Стрэттон кивнул. - Как ваши, так и мои предполагаемые реформы могут взаимно усилить друг друга. Регулирование численности низших классов приведет к росту их уровня жизни. Однако не ждите, что простое увеличение экономического комфорта повысит их умственные способности.

– Но почему?

– Вы забываете о самоподдерживающейся природе культуры, - напомнил Филдхарст. - Мы видели, что все человеческие мегазародыши одинаковы, однако никто не осмелится отрицать межнациональные различия - как в облике, так и в темпераменте. Их единственной причиной может быть только материнское влияние, поскольку материнское лоно есть сосуд, внутри которого воплощается социальное окружение. Например, женщина, прожившая всю жизнь в Пруссии, естественно, родит ребенка с характером пруссака. Именно таким образом национальные особенности сохраняются столетиями, несмотря на многочисленные исторические события. И совершенно нереалистично полагать, будто бедняки в этом отношении чем-то отличаются.

– Будучи зоологом, вы, несомненно, разбираетесь в этих вещах лучше нас, - сказал Эшборн, взглядом заставив Стрэттона промолчать. - И мы станем полагаться на ваши выводы.

Остаток вечера разговор шел на другие темы, и Стрэттон, как мог, держал себя в руках и сохранял внешнее дружелюбие. Наконец, когда Филдхарст ушел, Стрэттон и Эшборн спустились в лабораторию, чтобы поговорить наедине.

– И этому человеку мы согласились помогать?! - воскликнул Стрэттон, едва закрыв за собой дверь. - Он же собрался разводить людей, как породистый скот!

– Наверное, нам не следовало бы так удивляться, - вздохнув, ответил Эшборн и уселся на лабораторный стул. - Ведь цель нашей группы - воспроизвести для людей процедуру, предназначенную только для животных.

– Но ведь не за счет свободы личности! Я не хочу в этом участвовать.

– Не горячитесь. Чего вы добьетесь, покинув группу? Поскольку ваши усилия вносят существенный вклад в успех нашего дела, ваш уход лишь усугубит угрозу, нависшую над человечеством. И наоборот, если группа добьется успеха без вашей помощи, то политика лорда Филдхарста будет воплощаться с гораздо большим рвением.

Стрэттон попытался успокоиться. Эшборн был прав, и Роберт это понимал. Помолчав, он сказал:

– Тогда какие действия нам следует предпринять? С кем мы можем связаться? Есть ли среди членов парламента те, кто способен выступить против предложенной лордом Филдхарстом политики?

– Думаю, что подавляющая часть аристократии разделит мнение лорда Филдхарста по этому вопросу. - Эшборн подпер пальцами лоб и неожиданно показался Роберту очень старым. - Мне следовало бы такое предвидеть. Моя ошибка заключалась в том, что я всегда смотрел на человечество как на единый вид. Увидев, как Англия и Франция совместно движутся к общей цели, я позабыл о том, что не только нации могут выступать друг против друга.

– А что если мы тайно сообщим имя рабочим классам? Тогда они смогут сами изготовить иглы и налагать его.

– Да, смогут, но наложение имени - процедура деликатная, и ее лучше проводить в лаборатории. К тому же я сомневаюсь, что эту операцию можно выполнять в необходимых масштабах, не привлекая внимания правительства.

– Но существует ли альтернатива?

Собеседники надолго задумались, потом Эшборн сказал:

– Помните наш разговор об имени, которое индуцирует два поколения зародышей?

– Конечно.

– А что если мы создадим такое имя, но умолчим об этой его особенности, когда передадим лорду Филдхарсту?

– Коварное предложение, - заметил удивленный Стрэттон. - Все дети, рожденные от такого имени, будут фертильны и поэтому смогут завести собственных детей независимо от правительственных ограничений.

Эшборн кивнул:

– Такое имя можно распространить очень широко на весь период, пока не вступят в силу меры контроля над рождаемостью.

– Но как же следующее поколение? Стерильность вернется вновь, и деторождение среди рабочих классов опять будет регулироваться правительством.

– Да, победа окажется кратковременной. Возможно, единственным постоянным решением станет более либеральный парламент, но я не эксперт в политике и не знаю, как этого можно добиться.